мог стать председателем.  Он помнит зло.
Иван стрелял дробью по его собакам. Он долго будет помнить зло, всю жизнь.
Кто  будет  судить Ивана?  Неужели Гао  допустит,  чтобы  Бердышов остался
безнаказанным?»
     Синдан  содрогался от  ярости  и,  стараясь не  глядеть  на  хозяина,
тучный, все еще могучий, ссутулившись, выходил из фанзы и долго смотрел на
реку.
     Близок ледоход,  а он все сидит и ждет чего-то... Ехать в Сан-Син? Но
с  тех  пор  как убили Дыгена,  Синдан опасается ехать на  родину.  Дыгена
застрелили на его речке.
     Синдан приходил и ложился в углу фанзы на грязные лохмотья.
     — Иди кушать, — звал хозяин.
     Синдан молчал.
     «Гао ездил к  русским,  был в церкви, —  думал Синдан. —  Хочет перед
русскими выслужиться.  Дает им деньги.  Понимаю,  зачем он это делает. Это
может быть полезно всему обществу.  Но мое дело разве этому помешает? Дать
русскому начальству богатую взятку,  заплатить попам и чиновникам —  и все
сразу  решится.  Правда,  нужно много денег.  Для  этого надо  собрать их.
Председатель должен позаботиться и об этом.  А я пойду снова на Горюн и за
два  года  выбью из  гольдов такой капитал,  что  хватит дать  взятку всем
начальникам и раздать все долги».
     Завыли ветры, волны заходили по реке. По утрам лужи затягивал ледок.
     В Бельго приехали братья Чензы —  Ян Гуэй и Ян Суй. С низовьев явился
торговец Чжин, а с озера Болен — долговязый, сутулый У.
     Все  сочувствовали Синдану,  но  никто  не  говорил прямо,  что  надо
отобрать Горюн у  Бердышова.  Только молодой Ян кричал,  что следует убить
Ивана.
     Хвастовство брата  Чензы  не  нравилось Гао.  Ему  надоели  призывы к
убийству. Он чувствовал разницу между собой и членами своего общества.
     «С русскими можно жить и торговать, —  думал Гао. — Русские крестьяне
работают и  кое-как  торгуют.  С  ними  можно стать по-настоящему богатым.
Только не  надо сторониться их,  не  надо ссориться с  ними.  На родине мы
никогда не чувствовали бы себя свободными торговцами.  Всякий маньчжурский
чиновник,  какой бы  ни был он началъник,  хотя бы генерал, —  торгаш сам.
Надо стать русским.  Тогда можно разбогатеть. А мои друзья лавочники из-за
своих грошовых дел могут все испортить. Сначала надо отвязаться от Синдана
раз и навсегда».
     — Надо  действовать осторожно! —  говорил Гао. —  Мы  добьемся своего
лишь  терпением.   Надо  ждать,   хотя  бы  пришлось  ждать  годы.   Пусть
представится удобный случай.
     — Старая песня! —  Синдан усмехнулся. —  Чего еще ждать? Долго ли еще
ждать? —  Он  подбежал к  Гао. —  А  я  тебе окажу,  что  надо дать взятку
исправнику.
     Торговцы зашумели.
     — Молчите! — крикнул Гао Да-пу. — Иди на место! — сверкнул он глазами
на Синдана.
     Маньчжур отошел. Каждый почувствовал, что Гао был в ударе. Его любили
и уважали за дерзкий, острый ум и мужество. Перед торговцами был старшина,
всевластный Гао,  вольный казнить и миловать. Черные глаза Гао пылали. Это
был  тот  Гао,  который  однажды  собственноручно закопал  живым  в  землю
орочена,  своего врага. Он не только избежал наказания, но и заслужил этим
поступком  великое  уважение.  Гао  первый  из  торговцев  выдумывал новые
наказания за то, что не отдают долгов.
     — Дать взятку? — с едкой злобой воскликнул он. — Дать взятку! О-е-ха!
А  у  Ваньки Тигра нет языка?  А  у него нет денег на взятку?  И дикари не
расскажут, как ты мучил детей?
     — Ты сам подучил меня, — оправдывался Синдан.
     — Кто? Я? — Тут Гао стал перечислять все преступления Синдана. — Надо
уметь все делать тихо,  не под носом у тигров.  О-е-ха!  Я старшина, я ваш
начальник.  Изобью бамбуками!  Тебя,  младший Ян,  за призыв к  резне,  за
непочитание старших приказываю наказать бамбуками.  Не  смейте ссориться с
русскими!
     — Хо-хо! — закричали торговцы.
     Яна повалили на пол, но Гао тут же простил его.
     Синдан,  ссутулившись, сидел в углу. Ярость его, казалось, стихла, но
на самом деле она лишь ушла в  глубь его души,  чтобы пустить там корни во
все стороны и потом явиться с новой мощью.  Синдан понимал, что Яна хотели
бить, но стремятся укротить, заставить молчать его.


                          ГЛ