|
й. Он
оберегал ее честь, ничем не подавал повода смеяться ни над собой, ни над
ней, и если разговаривал с Авдотьей, то только о деле.
Солдаты пробовали поддразнивать его, но, видя, что Андрея насмешки не
задевают, отстали.
— Помяните, братцы, мое слово, он не зря там околачивается, — зудил
Лёнка. — Он смирённый, непитущий, а в тихом омуте черти водятся.
Сам Лёнка попался на воровстве — его отставили от котла. На общих
работах он стал злей и драчливей.
За несколько дней до того, как начали строить мельницу, в
воскресенье, Сукнов пришел помочь Пахому. В белой нижней рубахе гнулся он,
работая серпом, поднимал и срезал поваленную ветром ярицу. Рядом жала
Авдотья. Широкое лицо ее выражало спокойную радость.
Они с Андреем без слов понимали друг друга.
Авдотья чувствовала в нем силу, умение не рваться, а спокойно, упорно
добиваться своего. И она верила, что все будет так, как он захочет.
Хотелось ей, чтобы он заговорил, подошел поближе, взял за руку. Но она
ждала чего-то большего, ради чего стоит ждать и терпеть.
Он узнавал по труду ее нрав, крепкую, спокойную натуру. И чем ближе
подходил к ней, тем ясней ощущал, что эта сильная, коренастая девушка
чего-то ждет от него.
Кругом золотистая спелая ярица, то высокая, то поваленная ветром.
Никто не видит их, нет вокруг никого. Уж время обедать, а солдат и
девушка, не разгибаясь, работают серпами, много раз прошли золотистое
поле, столько выжали, что Пахом удивился, как много можно вдвоем
наработать.
— Смотри, сегодня Авдотья с солдатиком вдвоем на поле остались, —
говорила Пахому соседка Фекла Силина. — Не боишься?
— Чего бояться! Ты лучше посмотри, сколько они выжали, так эти
глупости из тебя выйдут! — отвечал Пахом.
Но такие разговоры задевали его за живое. Пахом и сам стал замечать,
какая бы ни была работа, солдат и Авдотья все рядом, но никогда не видал
он, чтобы они баловались или пересмеивались.
Однажды Пахом увидел, что сарафан дочери и белая рубаха солдата — два
ясных пятна — долго задержались на дальнем конце поля, у опушки, и как бы
слились.
Мужик живо побрел ложком в тайгу, тихо пробрался по кустам, подошел с
другой стороны и сел за пень.
«Никак хочет сбить девку. Ну, я тогда ему ноги переломаю. Нашелся
помощник!»
Слышно было, как серпы режут колосья. Солдат и девушка работали
молча.
Пахому вдруг захотелось, чтобы солдат сказал или сделал что-нибудь
такое, к чему можно было придраться, выбранить его. Что ни сделай сейчас
Андрей дурного, мужику все бы пришлось на злую радость.
Дочь с солдатом прошли мимо. Пахом ждал.
Полоска тут была неширокая. Он увидел, что дочь его опустилась на
колени, подвязывая косынку.
— Все ж землю тут сильно выдувает, — сказал солдат.
Авдотья молчала.
— Пашню надо заводить в тайге, чтобы лес вокруг стоял.
— Силы много надо, — отвечала девушка. — У нас дядя Егор и тот не
собирается.
— Своего добиться завсегда можно. Надо только не бояться и знать,
чего желательно, — отвечал солдат.
Авдотья опять принялась за работу, и скрип серпов стал удаляться.
«Ну, ничего худого нет! — с облегчением подумал мужик. — Про
хозяйство говорят».
В досаде, что без толку просидел в кустах, мужик вернулся домой.
— Ну что? — спросила жена.
— Смирно работают, молчат. А ты ступай-ка лучше, помогай им. А то
рада, что солдат батрачит... Ну-ка, вы! — рассердился Пахом на брата
Тереху и на жену его Арину. — Гляди, солнце-то где... Авдотья на вас
чертоломит.
Выругавшись, Пахом несколько успокоился. Досада его прошла. Он был
рад, что про солдата ничего плохого сказать нельзя.
Андрей в смену с Лёнкой караулил грузы, доставленные пароходом, и жил
в деревне. Когда закончили уборку хлеба, Сукнов поправил крышу на избе,
сделал топором резьбу над дверью. Как замечал Пахом, плотник он был
изрядный. Крепкий, приземистый, он долго приглядывался, прежде чем начать
что-нибудь, но, взявшись, делал все быстро и хорошо.
— Всякое дело знает! Солдат! — восклицал Тереха.
Андрей пошел вместе с мужиками строить мельницу. Лёнка тоже ходил на
постройку. Иван нанимал его работать. Терентьев даже удивлял мужиков своей
старательностью и силой.
|
|