еческого роста —  желтые дудки трав,  голубые колокольчики,  сплошной
белый цвет на буйных кустарниках.
     «Лес  тут  есть,  бери сколько хочешь, —  думал Егор. —  Хлеб родится
хорошо,  надо только разработать землю.  Гречиха — та и по залогу даст сто
пудов,  на Додьге черная земля...  В тайге стада кабанов,  стада лосей.  В
вершинах —  соболь,  на лугах,  на поймах —  лиса, енот, в речках — выдра.
Изба строена из доброго леса,  хотя и без двора и без амбаров. И вот нынче
хлеб! Хлеб в копнах, хлеб в мешках...»
     Мечта Егора сбылась.  Он шел в  землянку,  где в  мешках и  ларях был
хлеб,  и,  любуясь  своим  богатством,  перегребал зерно,  набирая  полные
ладони, жадно дышал знакомым, родным запахом хлебной пыли.
     «Как его хранить? В мешках? Продать часть, пока крысы не завелись?»
     Из  зерна  нового урожая бабка Дарья и  мальчишки на  ручной мельнице
намололи муки. Невестки напекли караваи — в семье радость.
     Каравай разрезали на куски,  и вся семья,  как лакомство,  ела свежий
хлеб.
     Еще не  все было сделано,  кое-где пятериками громоздились неубранные
снопы,  и Кузнецовы еще трудились не покладая рук, но душой уж отдыхали от
забот, волнений, от тяжелой, беспокойной работы за все эти годы.
     Беременные бабы  по  вечерам,  обнявшись,  пели песни так  протяжно и
жалостно, что душа просилась передохнуть, обождать с работой, с делами.

                        Расти, черемушка, крепкая,
                        Расти, не шатайся!..

     Под бабье пенье хотелось подумать, как дальше пойдет жизнь.
     «Что вдруг случилось,  что  захотелось мне осмотреться вокруг себя? —
думал Егор. —  То мы все работали и работали,  не зная покоя, а то хочется
собраться с  мыслями и  понять  мне  свою  жизнь.  Достаток в  семье,  все
довольны, все хотят порадоваться...»
     Главные работы были вскоре закончены.  Оставались огороды,  рыбалка и
достройка мельницы.  С мельницей надо было ждать,  когда управятся на поле
другие мужики.  Огороды копали не торопясь.  Никто не ленился, но работали
ровно, спокойно, не таким приступом, как прошлые три лета.
     «Ну,  радуемся мы,  что хлеб собрали.  А  дальше что?..  А  дальше, —
успокаивал себя Егор, —  станем пахать,  корчевать,  обоснуем здесь жизнь,
дальше заведем все».
     Мысли эти тревожили Егора.  Чувствовал,  что еще не все он сделал. Не
только достатка, богатства желал он, не только за едой, теплом, имуществом
шел сюда.
     — Стало у нас как на родине,  Егорушка, —  ласково говорит Наталья. —
Изба-то уж темнеет. Мало заметно, а уж не такая, как строилась.
     Наталья подойдет к мужику,  посмотрит без улыбки,  но мягко, ласково.
Егору кажется,  тревога зреет в  ней,  и  она ждет его поддержки,  душа ее
просится к его душе.
     Со  стороны видно,  что  Егор доволен.  В  богатырской осанке его,  в
широкой  костистой груди,  во  взоре  ясном,  как  небо,  явилась  веселая
уверенность. Вот таким же орлом был он, когда она выходила за него замуж.
     «А  когда в  старой деревне жил, —  думает Наталья, —  чуть  было  не
склевали его мужики.  Все толковали: мол, Егор ни к чему не способен. Было
поник Егор, стал темен, мрачен. Черные-то люди хоть кого заклюют... Ах ты,
Егор, Егор!.. И сила в тебе, и слаб ты, как дитя!»
     Лето на исходе.
     «Все у меня сладилось,  а чего-то хочется еще, рвется сердце, просит.
Чего-то  не хватает.  Ах,  природа-то людская,  все-то ей мало!..  Изба за
избой тянутся вдоль полей,  снопы еще видны на соседних пашнях. А поля-то,
поля!.. —  И радостно и почему-то грустно от этого вида на душе у Егора. —
Родину напоминает!» — подумает он, и сердце обольется кровью, и не в силах
сдержать вдруг нахлынувшей тоски. Егор подымется и выйдет на крыльцо.
     — Эй, Кузнецов Егор! — кричали с проходившей баржи.
     «Что такое? Кто это? Откуда меня знают?»
     — Кто-то тебя кличет, —  подходя,  молвил брат. —  А  далеко.  Эх,  и
далеко же!.. Не разглядишь.
     — Эй, Кузнецо-ов!..
     — Чего надо? — зычно отозвался Егор.
     — Кузнецов, что ли?!
     — Я — Кузнецов, чего надо?
     — Тебе дядя Степан кланяться велел!.. —  кричали с баржи. — Тебе дядя
кланялся!  Из Расеи шлет привет.  Все здоровы!  Только Семка...  тот год о
Петрова дни ногу сломал... Теперь хромает.
     — Господи боже мой! — всплеснула Наталья руками. — Неужто кого-нибудь
из наших на каторгу гонят? Ну-ка, живо езжай-ка, Егор!
     Кузнецов схватил весла.
     — Хлеба привези! — кричали с баржи.
     — Ну-ка, давай каравая три в мешок. Свежего-то хлеба.
     Бабы засуетились.  Егор захватил с собой рыбы,  мяса,  хлеба.  Васька
столкнул лодку. Наталья плакала от