пригревает, —  заговорил с  отцом
Егор.
     — Греет, да плохо. У нас солнце об эту пору ниже и теплей, — возражал
дед. — Тут хоть солнце и выше, а земля студеней.
     — А  ты  чего,  дедка,  в  избе сидишь?  Иди на  солнышко, —  говорил
Васька. — Весна на дворе.
     — Много ты знаешь,  пострел,  какая бывает весна-то!  Вот у  нас дома
весна так весна!..
     — Сегодня уж теплей.
     — Не знаю,  доживу ли, нет ли до весны-то? — задумчиво говорил дед. —
Ты-то доживешь, а я-то уж поспел...


                          ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

     Из Николаевска-на-Амуре в  обратный путь Иван Карпыч тронулся на паре
гнедых забайкалок, купленных им у казака-лошадника.
     На восьмой день пути, не доезжая нескольких верст до устья Горюна, он
попал в сильную пургу.  С утра дорогу переметала поземка, ветер разошелся,
нагнал тучи.  К полудню началась сильная метель,  и во всю ширь Амура, как
хороводы белых  теней,  заходили снежные  вихри.  Вскоре  начался обильный
снегопад.  Дорогу  завалило  снегом,  дальше  ехать  стало  невозможно,  и
Бердышов,  завернув коней,  с трудом добрался до маленького стойбища Гучи,
расположенного неподалеку от устья одной из горюнских проток.
     На  Гучи он  застал всех жителей в  величайшем смятении и  страхе.  В
последние дни к жилищам гольдов повадился тигр.  Он таскал собак и свиней,
а в последнюю ночь долго ходил вокруг одной из фанз, по рассказам гольдов,
стучался  в  дверь,  мяукал,  наконец,  разорвал лапой  бумагу  и,  сломав
бамбуковый решетник в маленьком окошке, просунул лапу в фанзу, скреб ею по
канам,  намереваясь,  как  предполагали туземцы,  утащить  кого-нибудь  из
спавших.
     Хозяева,  подняв циновку,  показали Ивану  многочисленные и  глубокие
царапины от когтей зверя на глиняной поверхности кана и на досках.
     Гольды,  почитавшие тигра как божество,  не  смели стрелять в  него и
относились  к  его  посещениям  с  суеверным  страхом,  полагая,  что  это
наказание ниспослано им за какие-то грехи.
     Стояла  такая  погода,   что  ехать  дальше,   до  Тамбовки, —  верст
восемь-десять —  нечего было  и  думать.  «Утащит эта  тигра моих коняг, —
опасливо подумал Иван,  распрягая своих низкорослых лошаденок и задавая им
овса. —  Однако,  не вовремя я  сюда попал».  Но делать было нечего.  Иван
поставил коней подле самой фанзы под ветром,  накрыл их старыми хозяйскими
шубами,  чтобы они  не  мерзли,  а  ночью несколько раз  выходил к  ним  с
заряженным ружьем.  Ночь прошла спокойно,  и  собаки проспали до утра,  не
подымаясь. Ночью метель стихла, взошел месяц, день обещал быть ясным.
     Под  утро,  когда хозяева проснулись и  было  кому  разбудить Ивана в
случае опасности,  он решил поспать и  завалился на нары у  самого окошка.
Бердышов сразу крепко уснул.  Спал он  недолго и  сквозь сон вдруг почуял,
что кто-то скребет его за бок.  «Тигра!» — мелькнуло у него в голове. Иван
мгновенно очнулся и вскочил.
     — Ну  и  крепко  ты  спишь! —  оскалилась перед  ним  бородатая  рожа
Родиона. —  Ты  чего?  Испугался,  не  признаешь,  что ли?  Это же  я,  я,
Шишкин... Ты, поди, думал, что тигра тебя за бок?
     — Ты откуда взялся?
     — Все  оттуда же...  А  ты  куда запропастился?  Я  тебя который день
ожидаю.
     — На что я тебе?
     — Поднимайся, поедем тигру бить, — отвечал Родион.
     — Куда?
     — Она  сегодня ночью  на  Чучах чушку поела,  поедем со  мной  на  ту
сторону.
     — Куда же я поеду? Видишь, у меня кони стоят!
     — Ванча,  поедем,  прошу! — молил Родион. — Как я могу на одного себя
надеяться?  Ведь это тигра,  а не медведь, медведя я понимаю, а это хищный
зверь...
     Родион с утра поехал из Тамбовки за сеном, которое у него на одном из
островов было  заметано в  стогах.  Добравшись до  Чучей,  он  услыхал  от
гольдов о ночном нападении тигра и поспешил обратно, чтобы забрать с собой
несколько человек охотников и убить зверя.  Проезжая мимо Гучи, он увидел,
что гольды поят у  проруби чьих-то  коней.  Он свернул в  стойбище,  чтобы
посмотреть, кто там остановился, и, к радости своей, встретился с Иваном.
     — Гольдам только дай  с  конями повозиться,  шибко  любят, —  смеялся
Родион, рассказывая, как он заметил, что в Гучи есть кто-то чужой. — Своих
коней у них нет, а охота бы и им на коне ездить.
     Иван молчал,  видимо что-то обдумывая.  Вдруг лицо его оживилось.  Он
усмехнулся какой-то  своей  потаенной мысли,  быстро  и  хитро  глянул  на
Родиона.
     — Ладно, доставай лыжи.
     — Давно бы так! — обрадовался Шишкин.
     — Ну,  а если эта тигра нас сгребет, кому оба моих коня достанутся? —
шутливо сказал Бердышов.
     — С тигрой этой у  нас такое чудо было, —  рассказывал Родион. —  Она
залезла на зады к Овчинникову, мы ее караулили, пьяные, да не слыхали, как
она забралась в скотник.  Сильвестр залез на крышу,  провалился меж жердей
да ка-ак ухнет — и прямо на нее. Тигра испугалась — и бежать. Ей бы его за
шиворот... Потом в переулке ее ожидали, самострел ставили, как на медведя:
два кулака на коленку, чтобы ей в сердце пришлось. Но какой рост у нее, не
знали — и ошиблись.