разговорчивее его и отвечал охотно на любой вопрос. Он знал, как чистить и
корчевать тайгу,  советовал крестьянам приглядывать по  окрестностям места
под заимки,  объяснял им,  когда и как лучше пускать палы,  понимал толк в
хлебопашестве,  в охоте и рыболовстве; священник был знаком с большинством
амурских торговцев,  знал,  когда, в каких селениях и какие бывают цены на
товары,  сам разбирался в  мехах,  как заядлый пушнинник.  Он меньше всего
говорил о  божественном и  более толковал о  хозяйственных делах,  ободрял
мужиков,  уверял,  что  тайги и  дичи страшиться не  следует,  что здешний
край — золотое дно и что тут только лодыри не разбогатеют.
     На  следующий  день  поп  отслужил  молебен  в  землянке  Кузнецовых,
помолился об исцелении болящих, покропил водой стены и самих хозяев, потом
обошел все  землянки,  сараи и  скотники,  освящая строения,  кропя коров,
коней и птицу.
     Анга заказала себе отдельный молебен с  водосвятием и по совету Дарьи
попросила попа прочесть молитву за путешествующих, чтобы Иван благополучно
вернулся из города.
     Вечером поп крестил «дорожного»,  родившегося на плоту, сына Силина и
«амурскую»,   родившуюся  на   Додьге,   дочь  Пахома.   Крестным  Феклина
«дорожного» стал Федюшка,  а  крестной —  Анга,  выполнявшая все  обряды с
особенным усердием.  Приезд попа ободрил больную Феклу —  в  эти  дни  она
стала выходить из дому.
     Несмотря на  то,  что,  по  сути  дела,  поп  помощи  переселенцам не
оказывал, приезд его подействовал на них благотворно. У них побывал свежий
человек, который, хотя и наскоро, но все же вошел в беду каждого, выслушав
всех,  дал  много полезных советов и  своими молебнами доставил крестьянам
торжественные минуты, которых они давно уже не испытывали. Они верили, что
теперь им станет лучше, и от этого, казалось, чувствовали себя поздоровей.
     Помочь цинготным поп был не  в  силах,  но обещал походатайствовать в
городе, чтобы на Додьгу прислали фельдшера.
     Между прочими делами поп,  как оказалось, имел из города поручение от
пароходной  конторы   договориться  с   мужиками  о   поставке  дров   для
пароходства.  Он объявил цены на дрова,  условился,  какая семья и сколько
подряжается  выставить  сажен,  а  в  довершение  всего  роздал  небольшие
задатки.
     Наутро,  благословив на  прощанье всех жителей Додьги,  поп укатил на
своих собаках дальше, объезжать приход, разбросанный на сотни верст.
     — Вот те и поп! — печально усмехнулся дед, глядя на реку, где батюшка
помахивал палкой и  покрикивал на собак. —  Да это не поп,  а  жиган.  Эх,
Сибирь, Сибирь!.. — жаловался старик. — Попы — и те торгованы...
     Ничто не  радовало старика на  новоселье.  Здешняя жизнь казалась ему
ненастоящей,  словно она только снаружи была подделана под российский лад,
а в сердцевине оставалась чужой и непонятной.  Здесь все было не так,  как
привык он  видеть и  понимать на родине.  Он вырос и  состарился на пашне,
политой потом его отца и деда, и настолько привык за свои шестьдесят лет к
родной природе,  что  только ее  и  считал настоящей.  Видя,  что тут слой
перегноя тонок и  близка глина,  он не верил,  что здесь земля будет долго
родить хлеб.  Снега тут таяли поздно, лето было жарче, чем на родине, зима
студеней и  ветреней;  почва,  где  ни  ступал  дед  на  берег,  все  лето
оставалась мокрой; приметы погоды не сходились ни с одним праздником; леса
были  завалены гниющим  буреломом и  заболочены;  травы  росли  быстро  и,
превращаясь в дудки,  не годились на корма;  богатства края —  рыба, меха,
леса — не радовали деда, словно он видел их в сказке или на картинке, а не
наяву.
     Здешние жители,  как и  все сибиряки,  по его мнению,  поголовно были
жиганами и варнаками.
     — С чего бы им иначе сюда идти? —  говорил дед. —  Либо сами убежали,
либо сослали их на каторгу.
     И,  наконец,  даже  здешний  «наездной»  священник,  о  существовании
которого дед слыхал прежде и  которого ожидал он с  нетерпением,  оказался
таким же  варнаком.  Более всего поп допытывался,  добывают ли переселенцы
меха и  подрядятся ли  заготовлять дрова для  пароходства,  и  менее всего
поминал про бога.
     Молодые мужики не заметили в священнике того, что увидел дед. «Откуда
им  знать...  И  этим  довольны —  много ли  им  надо? —  думал Кондрат. —
Молодым-то кто помахал кадилом, тот и поп».
     Сыновья и  внуки,  видя,  что  дед печалится,  старались хоть немного
оживить его.
     — Тепло уж  на  улице,  солнышко-то