—  обратился Иван к Улугу. —  Я тебе кричу: «Иди сюда!», а ты
только отмахнулся рукой да в чащу.
     Гольды засмеялись.
     — Это было, — согласились они. — Маленько, конечно, сердились.
     — Шибко не сердились, а маленько-то было, — подтвердил Денгура.
     — За одно меня с бельговскими считали,  я уже догадался, —  продолжал
Иван. —  А ведь я про вас все время вспоминал.  «Что, — думаю, — никого из
них нет,  не приезжает никто ни ко мне,  ни к  Анге?» Ну,  догадался,  что
осерчали. Ну, да не беда, теперь как-нибудь станем жить дружно.
     Погода разыгралась.  Ветер  налетал на  крышу  фанзы  с  такой силой,
словно на  нее низвергался водопад.  Наступали сумерки,  и  Бердышов решил
остаться ночевать в  Мылках,  надеясь окончательно упрочить этим  дружбу с
гольдами, а заодно кое-что выспросить про Дыгена.
     Денгура, желая уважить Ивана, стал звать его и всех стариков к себе.
     Мела поземка.  По озеру метались снежные вихри,  тайга шумела,  ветер
гнул голые тальники,  как колосья, раскачивал лиственницы и с воем дыбил к
их стволам огромные ветви.  К стойбищу намело сугробы, местами превышавшие
амбары и  фанзы,  с  их гребней при каждом порыве ветра с  воем и  свистом
взлетали тучи снега, осыпая Ивана и гольдов, трусивших гуськом след в след
за Денгурой.  Ветер бил в спину и в бока,  хлопал полами,  рвал пуговицы с
одежды,  тащил с  людей шапки,  насильно заворачивал их на ходу или вдруг,
навалившись на  грудь,  не  пускал их дальше да еще хлестал по лицу сухим,
колючим снегом и  мелкими ледяшками.  Слышно было,  как скрипели на  увале
вековые деревья. Гольды бежали, пригибаясь и увязая по колено в сугробах.
     Вдруг все вокруг застлало белым,  не  стало видно фанз,  ни леса,  ни
озера,  слышен был лишь сплошной вой и  свист.  Лицо Ивана залепило мягким
свежим снегом. Начался снегопад.
     Кое-как  все  добрались  до  двери  фанзы.  Гольды  отряхивали  шубы,
раздевались и лезли на горячие каны.
     Фанза Денгуры была обширна,  в стене ее,  обращенной к озеру, тянулся
целый ряд  решетчатых окон,  залепленных цветной бумагой.  Ярко пылали два
очага;  на  полу светили раскаленными угольями и  грели воздух два больших
горшка.
     Жены Денгуры сгрудились в отдалении,  на другом конце канов. Бердышов
мог наблюдать их, лишь когда они приносили и ставили на столики угощение.
     Внимание его  привлекло новое лицо.  Это был усатый пожилой человек с
резкими чертами лица  и  с  неровными желтыми зубами.  Когда Иван подсел к
столику с  угощениями,  незнакомец только  что  проснулся и,  почесываясь,
озабоченно  прислушивался к  шуму  бурана.  Денгура  назвал  его  проезжим
торговцем.  Но  у  Бердышова глаз был  достаточно наметан.  Ни  у  кого не
допытываясь,  он понял,  что это один из шайки,  сопровождавшей маньчжура,
почему-то отставший от своих. На стене между одеждой висело разное оружие,
но длинная сабля,  полуприкрытая лисьей шубой, никак не могла принадлежать
хозяевам.
     Иван завел разговор о  покупке невесты для сына Писотьки,  и  старики
оживленно стали рассказывать ему все подробности сватовства. Усатый подсел
к ним.  Он мрачно молчал.  Бердышов перехватил несколько его встревоженных
взглядов и понял,  что маньчжур исподволь за ним наблюдает. Чтобы рассеять
всякие его подозрения, Иван после ужина предложил усатому сыграть в кости.
Тот  охотно согласился и  несколько раз  подряд обыграл Бердышова.  Гольды
этому дружно и  от  души  смеялись,  сам  Иван вторил им,  тряся головой и
беззвучно открывая рот,  а усатый,  несмотря на грозный свой вид, улыбался
жалко и растерянно.  Бердышов понял,  что спутник Дыгена сначала испугался
его, а теперь доволен, что все обошлось благополучно.
     Усатого и  впрямь напугало появление Ивана.  Он целый день валялся на
горячих досках,  тепло укрывшись тяжелым халатом, в приятном безделье, как
вдруг в  фанзу ввалился этот  плечистый человек и  с  ним  ватага гольдов,
всячески угождавших ему.  По обличию этот русский —  настоящий тигр: таков
был  его  пытливый,   хитрый  взгляд  и  нарочитая  мягкость,  за  которой
чувствовалась хищная сила зверя.  Судя по  тому,  что гольды так хлопотали
вокруг Бердышова,  усатый полагал,  что  он  либо  богач,  либо начальник.
Только когда Иван заговорил с ним дружески и предложил играть в кости,  да
еще,  не обижаясь,  проиграл несколько раз, у него отлегло от сердца, и он
разрешил себе  поверить,  что  этот  русский не  такой  уж  страшный,  как
показалось сначала.
     Бердышов ни о чем не расспрашивал, несмотря на то, что между ними уже
установилось некоторое доверие.  Он  надеялся в  ближайшие дни  при случае
выпытать о  нем все у  кого-нибудь из небогатых мылкинских.  С  этой целью
Бердышов  пригласил  гольдов  к   себе  на   Додьгу  смотреть  свою  новую
бревенчатую юрту.
     Писотька  вызвался  в   ближайшие  же  дни  привезти  к  Анге  своего
маленького сына,  чтобы шаманка отогнала