как у матери,
глазами то на пьяневших,  смеющихся взрослых, то на крепившегося, чтобы не
зареветь, братишку.
     — Ну,  Петька-Петрован,  что  молчишь,  как  дурован? —  дразнил  его
Федюшка.


                           ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     Соболь  неумелым ловцам не  давался.  Единственной шкуркой раздобылся
Федор  Барабанов,  вытащив  убитого  стрелкой зверька  из  чужой  ловушки.
Бердышову он сказал,  что сам поймал соболя.  Шкурка была рыжеватая, как и
большинство амурских соболей;  Иван оценил ее  в  три  рубля.  Федор отвез
соболя в Бельго и выгодно променял китайцу на товар.
     Легкость  добычи  распалила  Федора.   Он   спал   и   видел  удачное
соболевание. Целыми днями бродил он с сыном по окрестной тайге, разыскивая
соболиные следы и расставляя петли и ловушки.  Он похудел, осунулся, скулы
его заострились, а глаза поблескивали, как у голодного.
     — Что,  Федор,  с добычей, что ль? — каждый раз окликал его Кузнецов,
когда Федор с Санкой выходили из тайги.
     — Не  спрашивай,  Кондратьич, —  удрученно  отмахивался  Барабанов  и
останавливался.
     Намолчавшись в тайге, он принимался долго и подробно рассказывать все
свои приключения.
     — Замаешься ты,  гляди,  лица  на  тебе  не  стало, —  заключал Егор,
выслушав его. —  А  тут Агафья одна без тебя лесины валила,  робит,  чисто
мужик.  Ты  сам-то  как,  хлеба станешь ли сеять?  Не перекинься совсем на
промысел.
     — Как же я без хлеба-то, куда же?..
     — Тайгу,  что ль,  сохой поведешь? Избу из чего поставишь? Да и место
не расчищено, солнышко-то не станет тебя ждать, Кузьмич.
     — Затягивает охота, —  говорил про  Федора  дед  Кондрат. —  Это  как
картежная игра. Продуться можно — без штанов останешься.
     Каждый раз, намучившись в тайге, Федор зарекался охотничать.
     — Пропади пропадом это зверованье, ни за что больше не пойду, с места
мне не сойти, — клялся он и решал взяться за чистку леса.
     Но проходило несколько дней, и Федора снова тянуло в тайгу. Он бросал
работу,  заготовлял припасы, чинил обувь и, набив котомку рыбой и сухарями
и забравши с собой Санку, снова отправлялся на промысел.
     Усталые,   пробежав  двадцать-тридцать  верст  на  лыжах,  Барабановы
находили свои ловушки пустыми.
     — Он,  тятя, стороной обошел, — показывал Санка на обходной соболиный
следок.
     — Вижу, —   вздыхал  Барабанов  и  в  печали  рубил  пихтовые  ветви,
разгребал снег и располагался отдыхать подле костра.
     — Хоть бы нам опять гольдский лучок найти, — подговаривался Санка.
     — Хитрый же  ты,  сукин сын,  растешь, —  ворчал на  него отец. —  Ты
поймай соболя-то, а чужого стащить всякий сумеет.
     В  неудачах своих Федор в душе винил Бердышова,  подозревая,  что тот
таит от него настоящее устройство ловушек и показывает не то, что надо.
     — Может, он шутит надо мной, изголяется или боится передать настоящее
правило и только зря меня по тайге гоняет, — предполагал Федор.
     На  то  было  похоже.  Иван каждый раз  просмеивал его  за  неудачное
соболеванье.
     — Опять никого не поймал? — с насмешливой уверенностью спрашивал он.
     — Ведь и ходил соболь, трогал петлю и стрелку спустил, но не попал, —
с   досадой  рассказывал  Барабанов. —   Значит,   чего-то   не   так   мы
настораживаем, —  значительно вскидывал он брови. — Не все, что ль, ты мне
рассказывал,  Иван  Карпыч? —  Он  умоляюще смотрел на  Бердышова,  словно
просил его открыть тайну лова соболей. — Скажи: может, какое слово есть?
     Иван лишь посмеивался.
     — Прошлый-то раз посчастливилось тебе, это прямо счастье ить! Однако,
какой-то  соболь дурной был.  А  то в  твои ловушки заместо соболей-то все
рябчики, да крысы, да бурундуки попадают.
     — Помяни мое слово,  Иван Карпыч,  все же  я  этих соболей осилю.  Не
сойти мне с места! Коли не перейму от людей, так сам, своим умом достигну.
Тогда  уж  засоболюю, —  и  Федор,  меняя выражение лица,  спрашивал Ивана
ласково и умоляюще: — А может, возьмешь меня с собой на охоту?
     — Вдвоем в  тайгу идти —  охоты не будет.  С  Ангой хожу —  ее тоже в
балагане оставляю,  или  она  сама по  себе охотничает.  Да  как  с  тобой
пойдешь?  А если вдруг тигра? Не выдашь? У нас, паря, кто товарища выдал —
тому пулю.  Ты со мной и  сам ходить не станешь,  а  уж я  тебе и  так все
показал! Какой тебе еще холеры надо?
     Федор не добился от Бердышова толку и решил ехать к гольдам учиться у
них охоте на соболей.  Кстати,  нужно ему было заехать к  китайцу в лавку,
отдать лис и десяток белок.
     В  тихий день,  заложив Гнедка в  розвальни,  покатил он  с  Санкой в
Бельго.
     — Еще соболь есть —  нету? —  спросил его Гао,  перебирая привезенные
меха.
     — Нету, братка, эти дни соболевать я не ходил.
     Торгаш знал,  что Федор ходит на промысел.  Гао даже