и и  обтачивали крючки,
раскаляя их в печках.
     — Какую вы  тут кузницу затеяли? —  ругала бабка Ваську и  Петрована,
стучавших у порога. —  Может, нужный гвоздь-то стащили. Тут всякая железка
дорога.
     — Ладно, бабка, — с сердцем отмахивался Васька, увлеченный работой.
     — Я  тебе дам «ладно»!..  Разве это игра?  Вот схвачу тебя за вихры —
будешь знать. Вон бери лопату да ступай стайку чисти. Дела полон рот, а им
в забавы забавляться.
     Санка  Барабанов,  ходивший  с  отцом  на  охоту,  смилостивился  над
ребятами и  подбил для них белку-летягу,  чтобы было чем обшить деревянные
рыбки, вырезанные для самоловов.
     Когда  Бердышова не  было  дома,  меньшие ребята  со  всякой просьбой
бежали к  гольдке,  с  которой водили дружбу с  тех пор,  как она учила их
объезжать собак.
     Анга,  пополневшая —  она была беременна, —  садилась посреди избы на
пол, ребятишки окружали ее, и она помогала им ладить самоловы.
     Однажды  веселая  ватага  ребят  ввалилась  в   землянку  Кузнецовых.
Плохонькая одежонка детей затвердела от  мороза и  запорошилась от возни у
прорубей.
     — Ты где это завалялся?
     Наталья растолкала малышей,  подбираясь к Ваське,  но не договорила и
ахнула,   всплеснув  руками.  У  мальчика  из-под  мышки  торчала  большая
пятнистая рыба,  несколько мерзлых щучек он  придерживал рукой,  приподняв
полу шубейки.
     — Ах,  пострел!  Никак,  сам добыл! — с добротой в голосе воскликнула
бабка.
     Васька сжал губы и  гордо сверкнул голубыми глазами.  Побледневшее за
зиму, острое, решительное лицо его зарделось.
     В дверях появился Петрован с самоловом. Важно и небрежно оглядев всех
в  землянке и  оставаясь безразличным к  радости матери и  бабки и к визгу
Настьки, он стал раздеваться и как бы невзначай поставил махалку на видное
место у окошка.  Он разулся,  повесил ичиги на большой деревянный гвоздь и
полез на лавку. Остальные ребята выбежали за дверь и с криком понеслись по
морозу к своим землянкам.
     Все  радовались добыче Васьки и  Петрована.  Рыба осеннего улова всем
надоела, и свежая добыча пришлась кстати.
     — Эх ты, кормилец ты мой! — поцеловала меньшого Наталья.
     Теперь на ребячью махалку все стали смотреть совсем по-иному.
     — Кто же это вам такую снастеньку показал? —  спрашивала ребят бабка,
трогая рыбку и крючок.
     — Федюшка с  Санкой  у  гольдов  подсмотрели,  да  Иванова тетка  нам
помогла,  мы  к  ней  бегали  за  нитками,  она  нам  балберы пришивала, —
рассказывал Петрован небрежно, как о чем-то давно прошедшем.
     — А у  нас ведь на Каме тоже на ненаживленные крючки ловят, —  сказал
Егор,  возвратившись домой и рассмотрев сыновьи самоловы. —  Это, говорят,
русские обучили гольдов.
     — Не  знаю,  кто  кого,  русские ли  гольдов,  гольды  ли  русских, —
рассудительно отвечал Петрован.
     С того дня ребят посылали к проруби за рыбой,  как в кладовку. Вскоре
ловля щук  стала для них такой же  работой,  как помощь отцу на  релке или
уход за коровой и за конем.
     После рассказов ребят о том, как Анга им помогала, Наталья стала чаще
бывать у  Бердышовой.  Она видела,  что гольдка славная и  добрая женщина.
Анга,  тяжело  переносившая  беременность,  за  последнее  время  особенно
чувствовала  свое  одиночество.   Русских  баб   она   все  еще  несколько
стеснялась. Иван пропадал на охоте, родные были далеко. Ее влекло к детям,
с ними она чувствовала себя как ровня, а они были рады, что во всяком деле
у  них есть советчик.  Но все же гольдка была одинока.  Наталья,  чувствуя
это, потянулась к ней.
     Больная Фекла все более и более водилась с Бормотовыми,  которые жили
большой и дружной семьей несколько поодаль от землянок Кузнецовых, Силиных
и  Барабановых,  саженях в  ста выше,  ближе к  старому стану.  Фекле было
трудно ходить на  верхний конец,  и  она  добиралась туда  лишь  в  случае
крайней нужды,  но жены Терехи и Пахома Бормотовых бывали у нее постоянно,
туда же захаживала часто Дарья.
     Другая соседка Кузнецовых —  Агафья,  была женщина грубая,  жесткая и
завистливая.   Наталья  и  прежде  особенно  с  ней  не  дружила,  хотя  и
встречалась с утра до ночи по многу раз. Агафья с приездом на Додьгу стала
завидовать во всем Наталье:  и  что та хороша собой и что Егор ее —  мужик
работящий,  не  в  пример Федору,  прямой,  не шатающийся от одного дела к
другому.  Завидуя,  Барабаниха по  всякой  малости  и  при  всяком  случае
превозносила себя, своего Федора и все свое и старалась хоть разговорами о
своем превосходстве уязвить соседку.
     Темнолицая и скуластая, с жесткой складкой губ и низким лбом, плотная
и коренастая,  Барабаниха была женщиной редкой силы и здоровья. «Жала дома
на полоске, —  рассказывал про нее еще в дороге Федор, —  шаг шагнула —  и
ребеночка родила».  Долгий сибирский путь, во время которого она схоронила
двух новорожденных, еще более озлобил ее.
     Федор хотя и делал вид, что держит в семье верх, но в душе побаивался
жены.  На праздниках, возвратившись с гулянки от Бердышовых, он попробовал
было под пьяную руку помыкать ею,  но она влепила ему такую затрещину, что
мужик только охнул тяжко, улегся на лавку и у