анил  низкорослую женщину  с  серебряным кольцом  в  носу,  стоявшую  на
дороге.  Как видно,  женщина наскучалась за зиму и  сейчас была в  сильном
волнении. Она поводила плечами, закатывала глаза и вертела головой, желая,
чтобы на  нее посмотрели новые люди.  Из-за  ее желтого халата,  расшитого
красными узорами, со страхом выглядывала орава ребятишек, мал мала меньше,
с  глазами,  воспаленными от  болезней и  дыма,  с  лишаями  на  лицах,  с
жестковолосыми черными головами.
     Иван поздоровался с горбатым гольдом, и тот, оставив игривую молодуху
в покое, поспешно заковылял вровень с санями.
     У следующей фанзы,  покуривая,  сидели двое древних стариков. Один из
них слепой, другого согнуло в три погибели от какой-то болезни. Иван вышел
из саней и заговорил с ними по-гольдски.
     Сопровождаемые тремя стариками,  мужики вскоре подошли к дому Удоги —
тестя Ивана.  Жилье его отличалось от других. В углу сложен очаг наподобие
русской печки, а пространство между канов устлано вымытыми и выскобленными
досками. На канах стояли русские сундуки, а в окна вставлены стекла.
     Айога  и  ее  сынишка  Охэ  с  восторгом  встретили  Ивана.   Хозяйка
захлопотала об угощении.
     У всех бельговских гольдок вдруг оказались неотложные дела к Айоге, и
они то и дело забегали в фанзу.  Некоторые из них, посмелее, усаживались в
сторонке,  у  очага,  и  с  таким видом слушали разговоры приехавших,  что
казалось, никакая сила не смогла бы сдвинуть их с места.
     Айога  приготовила  гостям  кашу  с   сушеной  кетовой  икрой.   Охэ,
полнощекий коротыш в  ватной курточке,  не  отходил от Ивана и  ластился к
нему, терся большой и чистой стриженой головой о его колени.
     — Чего же ты на охоту не ходишь? —  спрашивал его Бердышов. — Большой
уж, свои нарты пора заводить.
     — Тятька не берет, — чисто по-русски ответил ему Охэ.
     — Пора бы  тебе белок стрелять,  как  же  это  ты?  Шаманом,  что ли,
будешь,  пошто  ленишься в  тайгу бежать? —  дразнил его  Иван. —  Еще  не
собираетесь помириться с мылкинскими? — обратился Иван к старикам.
     Бали —  гольд  с  бельмами на  глазах,  со  впалыми щеками и  редкими
волосами на верхней губе,  шамкая, стал с трудом говорить, что Хогота хоть
и старик,  но еще крепкий и до сих пор ходит на охоту. Ему удалось поймать
медвежонка, и он теперь выкармливает его, а летом хочет заколоть, устроить
праздник, позвать в гости мылкинских и мириться с ними.
     — Ты бы, Ванча, помог нам помириться, — смахнул слезу Пагода.
     Это  был  согнутый болезнью старик со  страшной головой.  У  него  на
темени седой щетиной торчали стриженые волосы,  а  маковка и  затылок были
обнажены, голая кожа на них красна, узловата и морщиниста. Когда-то Пагода
попал в медвежьи лапы. Зверь сломал ему шейные позвонки и, ухватив когтями
затылок,  содрал кожу с  головы.  Согнулся же  Пагода недавно от  ломоты в
пояснице, так что при ходьбе он касался правой рукой земли.
     — С  тех пор как ты уехал от нас,  нам жить плохо стало, —  жаловался
старик.
     — Нынче весной, если не помиримся, беда будет! — Сказав так, горбатый
Бата заморгал красными безволосыми веками. —  Мылкинские могут у  нас  всю
деревню перебить. С копьями нападут, станут всех колоть.
     Мужикам пришлось долго слушать непонятную беседу Ивана со  стариками.
Наконец Федор не вытерпел и  заговорил о деле.  Бердышову и самому надоели
жалобы гольдов, и он рад был завести с ними другой разговор, тем более что
заступаться за гольдских баб и  ссориться из-за них с торговцами он совсем
не  собирался.  Он стал переводить,  и  мужики через него завели беседу со
стариками.
     Егор и Федор условились с Батой о цене лодок, которые делал его сын.
     Старики брались вязать  мужикам невода и  сети,  делать снасти,  шить
меховую обувь,  шапки,  куртки для  охоты.  Все  эти работы они собирались
задать  своим  дочерям,  внучкам и  невесткам.  Однако  мужики еще  робели
сделать  гольдам  сразу  так  много  заказов  и   не   воспользовались  их
предложениями.
     Тимошка Силин сторговал себе пару лыж.
     Старики были очень рады приезду переселенцев.  Они  подробно отвечали
на все их расспросы и всячески старались удружить им.  Старым гольдам была
приятно,  что и  они еще кому-то  нужны и  что нашлись люди,  слушающие со
вниманием их советы и наставления.
     Мужики погостили в Бельго до вечера,  смотрели фанзы,  амбары, запасы
юколы,  нарты,  собачью упряжь  и  ездовых собак,  самоловы,  самострелы и
копья.  Они  побывали около дома  Хоготы,  где  в  бревенчатом срубе сидел
молодой медведь, предназначенный для угощения мылкинцев.
     Прощаясь,   Иван  звал  Айогу  на  рождество  вместе  с  Григорием  и
Савоськой, если те к празднику вернутся из тайги.
     Затемно мужики двинулись в обратный путь.  Ударил сильный мороз, мгла
окутала реку, лесистые распадки по склонам сопок казались огромными синими
птицами, парившими над ледяной безмолвной пустыней. Мужики кутались в шубы
и  тесней жались друг  к  другу,  но  мороз все  же  находил себе лазейку.
Приходилось соскакивать с розвальней и бегом бежать за конями,  только так
можно было немного согреться.
     Егор, отъехав верст пять и набегавшись, повалился на сено и задремал.
Спал он недолго и поднялся, весь дрожа от холода. На реку спустился густой
туман. Саврасый, побелевший от инея, перестукивал копытами.
     — Не  спи,  Кондратьич,  замерзнешь, —  услыхал Кузнецов глухой голос
Тим