ладший,  как  видно,  имел  слабость
рисоваться и во всем подражать богатым городским купцам.
     Иван Карпыч называл их  Василием и  Мишей,  а  самого хозяина —  Иван
Иваныч или просто Ваней.
     Работники притащили два  старых овчинных тулупа и  накрыли ими коней,
как  попонами.  Щеголеватый Мишка  время  от  времени резко  покрикивал на
работников, стараясь показать себя перед мужиками хозяином.
     Гао  Да-пу  обнял Бердышова и  повел гостей в  фанзу.  Там  оказалось
несколько гольдских женщин;  толстяк выгнал их  вон,  едва русские вошли в
дверь.  Фанза  была  полна  разных товаров,  шкур,  китайской мануфактуры,
посудин с  вином.  На  канах* стояли лакированные столики.  На  всем лежал
отпечаток благополучия хозяев.
     _______________
          * К а н ы — теплые глиняные нары.

     Мужики и  торговцы,  как  обычно во  время купли-продажи,  заспорили,
зашумели, стараясь перекричать друг друга. Брань повисла в воздухе.
     Федюшка и Санка, обогревшись, выскочили из лавки и побежали на Амур к
проруби.  Там сидел горбатый седой гольд,  одетый в коротенькую шубейку, и
махал своим самоловом.
     Едва ребята к  нему приблизились,  как он  выдернул из проруби щучку.
Высвободив из-под жабер вершковой крючок,  гольд кинул рыбу на  снег.  Она
забилась и запрыгала, но морозный ветер быстро обледенил и усыпил ее.
     Ребята,  оглядевшись, осмелели и подошли к рыбаку вплотную. Он поднял
к  ним дряблое лицо с больными глазами и заискивающе улыбнулся,  показывая
свой  самолов.  На  короткой палке,  на  конце поводка,  была  прикреплена
деревянная рыбка,  обшитая мехом  белки-летяги,  а  повыше  ее —  железный
крючок. Таково было все устройство снасти.
     Старик оказался добрым.  Слов его ребята не понимали, но он изобразил
движениями,  как щука играет с деревянной рыбкой, пытаясь ее проглотить, и
зацепляется жабрами или  боком за  прыгающий в  воде остроконечный крючок.
Самоловы с  ненаживленными крючками ребята видели и  по дороге у  амурских
казаков, но такую простую махалку они наблюдали впервые.
     С  берега сбежали,  направляясь к проруби,  двое расторопных гольдят.
Однако,  разглядев чужих,  они  помчались обратно,  и,  как  ни  кричал им
старик,  они его не слушали и  скрылись в одной из фанз.  Гольд сам собрал
закоченевших щук и,  ворча,  отправился через сугробы,  а Федюшка с Санкой
возвратились в лавку.
     Мужики набрали водки, ситцев, табаку и разной мелочи. Поскидав дохи и
полушубки,  они, сидя на теплых канах, пили горячий чай. Торговцы поднесли
им  по  чашечке  ханшина;  бородатые  лица  переселенцев  раскраснелись  и
повеселели.
     Разговор шел о землепашестве на Амуре.
     — Моя тут  маленький огород есть, —  рассказывал Гао Да-пу. —  Огурец
есть,  брюква, капуста. Тоже каждый год землю копаем. На Горюн переселенцы
первый раз приехали — моя раньше думай, как они в тайге пашню делай? Потом
смотри —  его тайга рубили,  землю копали,  хлеб посеяли. Потом другой год
хлеб собирали. Его шибко работай — хлеба немножко, совсем мало получи. Моя
думай,  ваша  шибко много лес  руби не  надо.  Надо соболя ловить,  соболя
поймаешь — барыш получишь, мука, водка купи — гуляй можно...
     Гао Да-пу советовал мужикам охотничать, суля большие выгоды.
     Иван,  между  прочим,  узнал бельговские новости.  Оказалось,  что  в
стойбище,  кроме женщин,  детей и нескольких больных стариков, нет никого.
Охотники, ушедшие на промысел осенью, из тайги еще не возвращались.
     Погостив в лавке, мужики направились в стойбище с намерением выменять
у   стариков  кой-какие   необходимые  вещи.   Покупки  уложили  в   сани,
распростились с торговцами.  Иван,  встав на колени в передних розвальнях,
тронул  вожжами  Гнедого.   Мужики  двинулись  пешком  вровень  с  санями,
переговариваясь с Бердышовым.
     Едва сани переехали редколесье,  отделявшее лавку от стойбища, как на
улице началось необычайное оживление.
     Нарядные гольдки в  ярких халатах стали перебегать из  фанзы в  фанзу
или, открыв дымные двери своих жилищ, громко переговаривались между собой,
с  улыбками  поглядывая на  мужиков,  одновременно и  смущаясь и  всячески
стараясь обратить на себя их внимание. Из лачуг несся оживленный смех.
     — Это ведь для нас они,  дурехи, вырядились. А то они в рванье ходят,
в  халатишках из кетовой кожи, —  говорил Иван. —  Увидали и понадевали на
себя всего: и шелка и серебро, чего у каждой лежит.
     — Бабы же! — отозвался Егор.
     — Тут  сейчас  бабье  царство, —  засмеялся Иван, —  а  торговцы чего
хотят, то и делают с ними. Мужья все в тайге, а старики сами всего боятся.
Тут  сейчас меньшой лавочник,  как петух,  всех этих баб подряд топчет.  А
мужики где-нибудь для него же добывают меха.
     — Как солдатки, — вымолвил Егор. — Эх, бедность, бедность, — вздохнул
он, — везде так-то бывает!
     Подле  длинной глинобитной фанзы  стоял  давешний горбатый рыбак.  Он
б