ишь. Забегаешь по тайге-то! Берегись тогда, звери!..
     — Денег-то  нету.  Набрать товару  не  мудрено,  да  отдавать-то  чем
станем? — упорствовал Егор.
     — Нам и так поверят. А отдавать когда надо будет, тогда и подумаем, —
ответил Иван. —  Да вот Федюшку свези, пусть и он приглядывается, — кивнул
Иван на паренька.
     Тот с  радостью вскочил с лавки и опрометью кинулся обуваться.  Видно
было, что и ему до смерти наскучила однообразная жизнь.
     Ущербленная луна уже  побледнела над  лиственницами,  когда мужики на
двух санях съехали с берега на широкий амурский лед и покатили в Бельго.
     Федор  лежал  в  передних  санях  между  Санкой  и  Иваном.  Бердышов
показывал  дорогу,   чуть  намеченную  по   снегу,   а   парнишка  правил.
Настоявшийся Гнедко шел  крупной рысью.  Егор с  Федюшкой и  Тимошка Силин
лежали в  задних розвальнях.  Егоров Саврасый,  бойко  перебирая мохнатыми
лодыгами,  следовал за  передними санями,  то  и  дело набегал на  них  и,
потряхивая гривой, пофыркивал над головой Барабанова.
     — Вот ты,  Иван,  все с бельговскими водишься, —  говорил Федор. —  А
ведь Мылки к  нам будут поближе,  а  из мылкинских ни разу никто не был на
Додьге, как мы приплыли. И ты про них никогда не поминаешь.
     — Между Мылками и Бельго идет вражда, — проговорил Иван Карпыч. — Они
как-нибудь еще  драться станут.  Мылкинские и  меня заодно с  бельговскими
считают.
     — Ишь ты! Чего же это гольды не поделили?
     — Из-за  девок они  в  прошлом году поссорились.  Тут  в  Бельго есть
старик Хогота,  у него сын Гапчи,  отчаянный парень,  он себе украл бабу в
Мылках,  она была женой тамошнего богатого старика.  Потом мылкинские всей
деревней напали на  этого Гапчи,  хотели ее  отбить,  но  ничего у  них не
вышло. Ну и затянулась эта канитель.
     Федору  только  теперь  стало  понятно,  почему  Иван  ни  словом  не
обмолвился,  когда Егор отобрал у гольдов невод.  «Однако,  это мылкинские
тогда были.  А  ты,  видно,  тоже тут  не  без  греха», —  подумал он  про
Бердышова.
     По  реке  навстречу едущим  дул  морозный  ветерок.  Через  торосники
дорога, чуть намеченная нартами и изредка проезжающими тут санями, уходила
под обрывы правого берега. На середине реки топорщились глыбы битого льда,
нагроможденного на мели и вмерзшего во время рекостава.
     Заснеженные каменные сопки вереницей плыли назад.  Крутые и  щербатые
обрывы их  были черны.  Через шесть таких сопок открылся вид  на  лесистую
пойму,  на паши* и на глубокую падь, ушедшую клином, как в стены, в крутые
и  щетинистые хвойно-лесные  увалы.  Над  поймой у  самого берега высилась
небольшая релочка с  обрывами.  На ней в  порубленных перелесках и ютилось
несколько десятков хмурых приземистых фанзушек поселка Бельго.
     _______________
          * П а ш и — поемные луга.

     — Эвон кто такой? — сказал Санка, завидев поодаль от дороги человека,
который приник на корточках ко льду и махал палкой вверх и вниз.
     — Это рыбак,  старик какой-нибудь,  махалкой ловит рыбу в  проруби, —
объяснил Иван. —  Как пристанем к лавке,  ты беги с Федюшкой, погляди. Без
наживы, одним кованцем* таскает.
     _______________
          * К о в а н е ц — кованый крючок.

     Рыбак, завидя коней, поднялся и стал присматриваться к едущим.
     Бердышов показал дорогу к  лавке,  и вскоре розвальни,  поднявшись на
берег,  подкатили к глинобитному дому с высокой крышей,  стоявшему поодаль
от стойбища.
     Под свайными бревенчатыми амбарами загремели цепями сторожевые черные
псы. Ездовые собаки подлаивали им.
     Купцы вышли из фанзы. Гао Да-пу, спрятав руки в разрезы стеганой юбки
и  согнувшись,  короткими шажками выбежал вперед и остановился,  не доходя
саней.
     — Давно,  давно,  Иван Карпыч,  ты в нашу лавку не ходи, —  скалил он
зубы,  поеживаясь. Собрав в жесткие складки крепкое смуглое лицо, торговец
поблескивал бойкими глазами.
     Тут же суетились, унимая собак, его братья. Старший из них был толст,
но проворен. Разогнав собак, он подскочил, чтобы поздороваться с мужиками,
и  стал с  размаху хлопать ладонью по  их  рукам.  Одет он  был неряшливо.
Грязная стеганая кофта лоснилась,  на  лысине торчала маленькая засаленная
тюбетейка.
     Младший брат,  напротив,  выглядел щеголем. Из-под распахнутой лисьей
шубы виднелся шелковый черный халат,  голову покрывала новенькая шапочка с
шариком на макушке,  на ногах он носил теплые туфли с  толстыми войлочными
подошвами;  ходил он,  как-то необыкновенно выворачивая пятки и  покачивая
бедрами. У него были живые, шустрые глаза и острое тонкое лицо с тяжелой и
неприятной нижней челюстью. Несмотря на разницу во внешности, и у грязного
толстяка и  у  щеголеватого юноши был одинаковый вид сытости и довольства.
Старший —   обжора  и  здоровяк,  а