обыл соболей.  После недельного шатанья
по тайге в одиночку он радовался теплу и людям.
     — Отец учил  нас  не  блудить в  тайге,  приметы передавал.  Это  как
грамота,  еще трудней — так мой тесть-то говорит. Вот однажды отец воткнул
в  сугроб бутыль с  водкой и говорит:  «Вали по следу,  ищи ее.  Найдешь —
твоя, а не найдешь — отдеру!»
     — Ну-у!.. — открыл рот Федюшка.
     — А-ах! — воскликнул дед. — Ну? Неужто так и сказал?
     Иван усмехнулся.
     — И выдрал, значит? — продолжал любопытствовать дед.
     — Пропала иль нашел? — спросил, в свою очередь, Егор.
     — Конечно,  нашел, —  безразлично ответил Иван, словно это само собой
подразумевалось, — куда денется!
     — А-а!.. —  разочарованно отозвался дед,  словно пожалел, что Ивана в
свое время лишний раз не выдрали.
     Завыл в трубе ветер,  и снег с шумом забил по двери.  Дрожал ставень.
Лучина затрещала, вспыхнула и погасла. Наталья высекла огонь, зажгла новую
лучину и воткнула ее в поставец.
     — Экая лютая погода, — заметил Егор.
     — Нет, не всегда и тут такие зимы. Это испытание новоселам: как, мол,
не оробеют ли?
     — Чего же робеть? — возразил Егор.
     — Даст бог,  окоренитесь, —  продолжал Иван,  кутаясь в  козью шубу и
прилегая боком на лавку. —  Потомит она годик, а потом отпустит. Только бы
не высокая вода летом, можно остров распахать, тогда бы уж все ладно было.
А непогода —  это пустяки. Вообще-то всегда бывает какая-нибудь лиха беда,
когда придут новоселы: пурга ли, высокая ли вода, или другое чего.
     Пришел Барабанов и стал у двери, отряхиваясь от комьев снега.
     — А тебе,  Федор,  однако,  ловушки теперь не найти, — вспомнил вдруг
Бердышов. — Занесло всю твою охоту. Ты когда ее проверял последний-то раз?
     — Третьеводни был, да ничего не попалось.
     — А на соболей-то ты ладишь самострелы?
     — А как же, конечно, да все без толку!
     — Ты  чего-то  не  так устраиваешь, —  посмеялся Бердышов в  сознании
своего охотничьего превосходства.
     Рванул сильный ветер и с шумом понесся по тайге.
     — Экий ветрина! — вздохнул дед. — О господи!..
     — Кто по Амуру сейчас едет,  тому уж горе-гореваньице,  а в тайге все
же не так, — сказал Иван, прислушиваясь к шуму.
     — Давно слыхал я,  еще в Расее, —  заговорил дед, —  что есть будто у
нас земля, а населения на ней нет. Еще тогда баили, что станут выкликать в
народе охотников на переселение, а не сыщут охотников, пошлют невольников.
Земля та будет сурова, не в пример холодней Расеи.
     — А вот ведь,  братки, не знаю я, где эта самая Расея, — вдруг сказал
Бердышов. — Какая она из себя?
     — Даст бог,  Иван Карпыч,  и  тут леса порубим,  земли запашем,  тоже
Расею сделаем — поглядишь тогда, — простодушно ответил Егор.
     — Вот теперь я который год от переселенцев слышу:  Расея да Русь, сам
же русским прозываюсь,  а где она,  эта матушка Русь, откуда население все
идет, —  я и не знаю.  Забайкалье свое знаю,  Шилку знаю,  Онон, Ингоду до
верховьев —  по-нашему это и  есть самая Русь.  На Селенге бывал,  далее —
Байкал, в Иркутске дядья мои бывали ходоками от нерчинских мужиков — везде
народ  по-русски  говорит,  и  мы  эти  места  всегда  за  коренную Россию
держим. —  Иван помолчал и усмехнулся. —  А оказывается,  ниче, паря, я не
знаю... Гураны мы, уж гураны и есть, тайга и тайга... самовара не видали.
     — Ты,  может,  и  про Питер да  про Москву не  слыхал?  Чего с  тобой
сделаешь! — молвил Силин.
     — Пошто не слыхал!  Там император живет,  это я знаю,  тамока дворцы,
соборы,  эти города и нам столицы.  Да я не пойму только,  почто тут-то не
Русь? Не одинаково, что ли, с вашей местностью? — хитро прищурился он.
     — У  нас разве такая жизнь! —  воскликнул Федор и  стал рассказывать,
какие хлеба родятся на Каме, какие там богатые села.
     — Я  послушаю,  как  на  старых местах народ жил,  меня  бы,  однако,
медвежатиной оттуда не сманили. Чего же вы сюда приехали, коли там лучше?
     — Чего ты  понимаешь про Расею! —  вдруг обиделся дед Кондрат. —  Это
страна великая,  народ в ней крепкий,  кондовой.  Здешний-то край Расее же
подчинился!
     — Ваши забайкальские-то похожи на бурят, — промолвил Егор.
     — Верно,  на  верхней Аргуни казаки на  бурят смахивают,  а  наши-то,
шилкинские, от них совсем отличны. Роды-то наши от первых поселенцев, — со
сдержанной обидой  возразил  Иван. —  Кто  волей,  а  кто  неволей  шли  в
Забайкалье.  Так же,  как вы на Амур...  У  нас деды расейские были,  русы
волосы имели, еще и сейчас про русы косы до про золоты кудри песни поют, а
золотых-то  кудрей мало,  почитай,  ни  у  кого  нет,  кроме семейских.  А
песня-то как поет:  «Подойди, родима матушка, русу косу расплети, подойди,
родимый братушка, русу косу расплети...»
     — Почернел народ, озлился, — усмехнулся дед.
     — Это  уж  потом  они  маленько  почернели.   Но  все