лку и ткнул их.
     — Злая эта кета,  вон как хватается, аж кожа летит. По речке на самый
верх заберется,  там икру вымечет,  закопает ее в песок,  в ямки. Хвостами
она  закидывает песком  эту  икру.  После  этого  станет  больна.  Одуреет
зубатка, стоит, уткнувшись мордой в берег, помирать собралась. Трогай ее —
она не шевельнется.
     — Она  уж  и  сейчас  заблужденная идет.  Кому  не  лень,  всякий  ее
схватит, — заметил Пахом.
     — Мишка-то, однако, где-нибудь этой же давой промышляет, — проговорил
Бердышов.
     Он вдруг приумолк и стал внимательно озираться по сторонам.
     — Неужто вся эта рыба сдохнет? — спросил Егор.
     — Вся пропадает.  Молодь выйдет из икринок, ее унесет водой в море, а
вырастет —  опять к  нам же придет.  Гольды говорят,  что каждая рыба свою
речку знает.
     — И потом опять вся передохнет? — с изумлением спросил Пахом.
     — Опять, паря.
     — Какое богатство! Вот бы в Расею его!..
     — И тут найдется куда девать...  Ну,  братцы,  тихо.  Эвон Михайло-то
Иваныч!
     Зверь  сидел  в  отдалении,  посреди  шумного  потока,  на  корневище
затонувшей лесины и ловил рыбу.  Оскалив пасть, он водил мордой над водой.
Высмотрев добычу,  хватал ее когтистой лапой и  подкладывал под себя.  Меж
косматых задних лап  зверя  видны  были  головы наловленной рыбы.  Он  так
увлекся своим занятием,  что  не  учуял охотников,  кравшихся за  стволами
деревьев.  Один раз,  запустив лапу в  воду,  медведь потерял равновесие и
приподнялся.  Мокрые рыбы, лежавшие под его задом, соскользнули с коряги и
повалились  в  речку.   Течение  унесло  их.   Медведь,   усевшись  снова,
почувствовал, что под ним ничего нет. Он забеспокоился, поднялся на задних
лапах и  заглянул под  себя.  Рыб  не  было.  Медведь,  глянув вокруг себя
вправо,  влево,  стал крутиться на коряге и вдруг заревел тонко и жалобно,
поднявши морду кверху.
     Бердышов выстрелил. Дрогнул тяжелый воздух. Подскочив на лету, словно
его  перекинуло воздушной  волной,  испуганно  закричал  коршун-рыболов  и
скорей  полетел  прочь.  Медведь громко  заревел и,  схватившись лапой  за
морду,  как человек,  которого ударили по лицу,  покачнулся.  Не устояв на
мокрой лесине,  он грузно бултыхнулся в реку и с ревом кинулся было бежать
по  воде,  но лапы его подкосились,  зверь вдруг осел и  повалился на бок.
Вода  валом  забила через  него,  как  через плавниковую лесину,  обросшую
водорослями.
     Мужики забрели в Додьгу и вытащили медведя на берег.
     — Третьяк, — определил Иван. — Отъелся за лето, как купец.
     Егор вырубил толстую березовую палку.  Лапы зверя перевязали попарно,
просунули жердь под узлы. Егор и Пахом подняли тушу вверх ногами, взвалили
ее на плечи и отправились в поселье.
     — Как  он  орал-то  ребячьим голосом,  жалко же  ему  добычи стало, —
говорил Бердышов, идя позади мужиков.
     — Много  же  тут  этих  медведей.   Скотину  шибко  охранять  надо, —
рассуждал Егор.
     — Зато волков нет, —  возразил Иван. — А этот к поселью редко придет,
ему в тайге достает чем кормиться.  Вот тигра уж ежели повадится, то будет
горе-гореваньице. Хищная, пропастина!..
     — Бывает тут и тигра?
     — Редко заходит,  но случается.  Гольды ее не стреляют —  боятся. Она
ежели к кому пристанет — не отвяжется.
     Берегом Додьги охотники вышли обратно к  озеру.  Впереди шел  Федор с
ружьем, за ним Егор и Пахом несли тушу зверя. Иван замыкал шествие.
     — Эй, гляди-ка, это кто еще на озере? — вдруг воскликнул Барабанов.
     От  устья  главного русла Додьги саблей искрилась белоснежная длинная
коса, за ней в даль озера потянулись небольшие острова-отмели. На одном из
них сидели два черных медведя. Издали их можно было принять за людей.
     — Туда шли, как мы их не увидали? — изумился Пахом.
     До медведей было далеко,  выстрелом не достать.  Мужики, положив тушу
на  траву,   разом  закричали,   стараясь  вспугнуть  зверей.  Но  медведи
продолжали сидеть, изредка ворочая головами.
     Так  и  не  удалось  мужикам полюбоваться бегством испуганных зверей;
снова взвалив добычу на плечи, они двинулись домой.
     Дома зверя освежевали и  поделили на части между всеми переселенцами.
Иван  рубил медвежатину и,  раздавая куски,  наказывал,  когда мясо  будет
съедено, вернуть все кости.
     — На что тебе кости? — спросил Федор.
     — Надо. Да ты не забудь...
     — Кости мне ни к чему, — с оттенком обиды сказал Барабанов.
     — С костей не разбогатеешь, а беду наживешь, — подтвердил Бердышов. —
Да смотри, круто зверятину не соли, а то другой раз медведь злой будет.
     Егор,  подумавший,  что  Иван  шутит,  принес домой  мясо  и  позабыл
передать жене его наказ.  На обед бабы наварили щей и нажарили медвежатины
с диким луком. Зверь попался молодой, и все досыта наелись.
     После  обеда  Наталья выбросила полную тарелку костей собакам.  А  на
другой  день  дочка  Кузнецовых  Настя,   опрометью  пробегая  мимо  отца,
кряжевавшего лесину подле огорода, испуганно и злорадно крикнула ему: