омой.
     — Федор,  вставай-ка, —  тормошила она мужа. —  Я  медведя встретила.
Корова-то вышла, а я за ней. И он там... Кабы не подрал...
     Федор не сразу сообразил, что ему толкует жена.
     Последние дни Барабанов заленился.  Землянку он сделал,  а для коня и
для  коровы рядом с  ней  выкопал как бы  вторую комнату,  отгороженную от
жилья толстыми досками.  Обе были под одной крышей из накатника с  землей.
Главное,  чтобы можно было  зимовать,  Федор сделал,  а  до  остального не
доходили руки.  Забота о  жилье и  о скотине —  самая тревожная из забот —
отпала,  и  Федор вдруг почувствовал смертельную усталость.  И хотя работы
еще  хватало,  но  браться ни  за  что не  хотелось.  Сказалась,  наконец,
усталость от долгого сибирского пути.
     — Федор, а Федор! — сильной рукой Агафья потянула мужа за плечо.
     Он  нехотя  поднялся  на  лавке  и  с  ожесточением схватил  себя  за
подбородок, словно собирался вырвать жидкую бороденку.
     — Слышь ты,  да ты одурел, что ли? Продери глаза-то... Ступай, кликни
Бормотовых али Ивана ли  Карпыча,  будет тебе валяться:  медведь у  стана.
Вот-вот корову задерет...
     — Медведь? —  Федор  вытаращил  свои  маленькие  глаза  и  стал  живо
обуваться.
     — Ощерился пастью-то  да  ка-ак  фыркнет!..  Встретился-то,  будь  он
неладный!.. Я бежать, и он ушел. Да корова-то там...
     Федор схватил ружье,  заткнул топор за  пояс  и  без  шапки побежал к
Бердышову. По дороге он выпалил из ружья.
     — Ты  что  это? —  спросил Егор,  точивший у  своей землянки топор на
круглом камне.
     — Беда,  Кондратьич, медведь чуть Агафью не подрал! — сказал Федор. —
Пойдем к Ивану скорей.
     Бердышов,  услыхав,  что к озеру вышел зверь, снял со стены кремневое
ружье.  Егор пришел к  нему с рогатиной —  он сделал ее накануне,  насадил
железное острие на палку, — тоже собирался «воевать» с медведями.
     — А почему ты,  Иван,  не берешь штуцера? —  спросил Егор. —  Ведь он
бьет дальше, чем кремневка?
     — По привычке старое ружье таскаю.
     — Плохи, что ль, новые?
     — Нет.  Но я все думаю:  неужели хуже охотником стал? Хороший охотник
должен уметь из плохого ружья взять зверя.  Гольды говорят, самое лучшее —
пороть медведя рогатиной,  а еще лучше ножом. Я тоже думаю, кто к хорошему
оружию привыкнет, будет трус.
     Пока мужики собирались,  барабановская корова сама прибежала на берег
к своей землянке.
     Барабанов успокоился,  сходил домой,  взял сошки,  чтобы удобней было
стрелять, и впопыхах позабытую шапку.
     — Рыба есть, теперь мясо надо заготовить на зиму, — говорил Иван.
     — Медвежьего-то, — подтвердил Федор.
     — У  гольдов обычай:  про  медведей не  говорить,  слово «медведь» не
произносить.  Ночью про медведей не поминают,  а  то задерет.  А  мы орем:
«Медведь, медведь!..»
     Мужики отправились к озеру напрямик через релку, чтобы оттуда идти на
Додьгу.  Едва  вошли  они  в  лес,  как  сзади послышался топот.  Вдогонку
охотникам бежал Пахом Бормотов с  ружьем.  В  последнюю минуту и  он решил
идти на медведя.
     — Медвежатничал? — спросил его Иван.
     — Приводил господь!
     Спустившись к  озеру,  охотники увидели  на  песках  частые  медвежьи
следы, шедшие в разных направлениях вдоль берега.
     Иван  повел  их  налево,   к  устью  речки,  стараясь  держаться  под
зарослями.
     — Вон мишка-то  лакомился, —  показал он  на  Красноватые кустарники,
обрызганные звериною слюной, — загребал лапами и, паря, посасывал.
     В  голосе Бердышова,  как  и  обычно,  когда он  говорил про  зверей,
слышались и  умильное  любование медведем  и  дружеская насмешка  над  его
привычками.
     След привел охотников к  одному из  рукавов Додьги.  Речка обмелела и
притихла.  Течение несло  красные и  желтые  листья.  Из-под  спавшей воды
выступило широкое каменистое русло.  За  галькой на  берегах стоял  густой
елово-лиственный лес,  а  под сухим подмытым берегом торчали во  множестве
корни деревьев.  Вся тайга,  вместе с  подлеском и с тонким слоем перегноя
стоявшая на белом песке,  была видна как бы в  разрезе.  Отяжелевшие синие
грозди мелкого винограда свешивались с оголенных прибрежных побегов.
     В воздухе с криками летали чайки и коршуны. В прозрачной зеленой воде
вверх  по  течению  стайками  пробиралась  кета.  На  камнях  поток  змеил
изображение рыб, как в кривом зеркале.
     — Вот  лиса  рыбачила, —  пнул  Иван зубастую рыбью голову. —  Сейчас
все — и звери и птицы — жрут эту красную рыбу почем зря.
     На камнях повсюду виднелись гнившие остатки рыб,  выловленных птицами
и животными.
     — Первые-то  дни  эта рыба была жирная,  а  нынче отощала, —  заметил
Егор, — горб у нее растет, зубья она скалит, нос крючком стал.
     — Ход оканчивается, —  ответил Иван. —  Рыба эта из  моря идет и  всю
дорогу не жрет ничего. Последняя самая отощалая идет. Сейчас она голодная,
злая. Вон, гляди-ка, разодрались. — Иван показал на брызги в речке.
     Горбатые,  ослабевшие рыбины плескались на  мели,  хватая друг  друга
зубастыми пастями. Иван поднял с песка п