ится  ли, —  толковала  старуха
Кузнецова. — Теперь, сынок, только покряхтывай. Об хлебушке забота.
     — До хлебушка-то с наших потов река набежит!
     — За дело,  в  божий час! —  крестился Кондрат. —  Помолимся да  чащу
рубить...
     В  тот  день  крестьяне начали  расчистку леса.  Никто  уж  более  не
говорил, худо ли, хорошо ли будет жить тут. Все занялись делом.
     В  тайге было тихо и душно.  В облаках горело томящее солнце.  Похоже
было,  что  собирается дождик.  Облака то  сходились,  синея,  хмурились и
собирались в тучку,  то снова расходились,  и солнце обдавало людей жаром.
Влажный, горячий воздух напоен был пряной и душистой таежной прелью.
     Егор  и  Кондрат  обмотались тряпьем,  чтобы  не  заедала  мошка,  и,
расчистив подлесок, принялись рубить большую лиственницу, росшую несколько
отступя от берега, в самой трущобе.
     Топоры,   чередуясь,   врубались  в  красноватую  твердую  древесину.
Смолистые красные щепки  отлетали далеко от  дерева,  ударяясь с  силой  в
соседние стволы. Крепкое дерево с трудом поддавалось рубке.
     Наталья,  бабка  Дарья и  Федюшка рубили кустарник и  драли из  земли
корни,  а Васька и Петрован,  как теперь на сибирский лад называли Петьку,
таскали рубленые ветви и сбрасывали все это под обрыв.
     Наталья была невысока ростом,  но  горяча нравом и  спора на  работу.
Завязав  юбку  между  ног,  наподобие штанов,  она  продвигалась по  чаще,
вырубая кустарник не хуже любого мужика. За ней двигалась вся семья.
     Листвянка,  которую  рубили  Егор  и  Кондрат,  стала  вздрагивать от
каждого удара,  ее  ветви  трепетали.  Егор  крикнул семье,  чтобы перешли
поближе к  берегу.  Кондрат еще  разок  ударил  топором,  и  дерево начало
клониться. Все отбежали.
     У  комля натянулась и  с треском разорвалась недорубленная древесина,
ветки,   коснувшись  ближних  деревьев,   зашумели,   как  в  бурю,  ствол
соскользнул с пенька, тучное дерево как бы спрыгнуло и во всю длину своего
огромного клонившегося ствола  с  громом  стало  вламываться в  чащу.  Оно
переломило несколько берез,  сшибло сухую вершину у ясеня, отчего раздался
сухой треск,  как на пожаре,  когда горят сухие доски,  и, сокрушая вокруг
себя заросли,  давя молодые деревца и кустарники,  тяжело рухнуло в мокрую
землю.  Гул  пошел  по  тайге.  Следом  отвалилась вершина  ясеня,  где-то
задержавшаяся было в качающихся деревьях, и чуть не зашибла Егора.
     Долго не  могла утихнуть всколыхнувшаяся тайга.  По  чаще от дерева к
дереву пошли толчки,  шумела листва;  слышно было,  как где-то  в  стороне
развалилось и рухнуло наземь старое, гнилое дерево.
     Лес валили и  Барабановы и Бормотовы.  Справа и слева слышался глухой
стук топоров.
     Солнце поднялось высоко,  когда переселенцы, оставив на берегу завалы
нарубленных  кустарников  и  несколько  поваленных  деревьев,   спустились
пообедать.  Накануне они наловили неводишком рыбы.  Бабы напекли на огнище
хлебцев.  Соль,  крупу,  муку и сухари привезли с собой на плотах.  Настя,
маленькая дочка  Кузнецовых,  с  утра  поддерживала огонь и  следила,  как
варилась уха.
     Семья,  вооружившись деревянными ложками, расположилась на гальке под
тальниками вокруг котла, в котором плавал сазаний жир.
     В разгар обеда Федюшка ткнул брата в плечо и показал рукой на реку.
     — Гляди-ка, Егор, кто-то сюда едет.
     Из-за низкого песчаного мыса выплывала лодка.
     — Никак, к нам гольды плывут. — Из тальников, посасывая рыбью голову,
вылез Федор.
     Стан оживился. Переселенцы оставили обед и молча наблюдали.
     В  лодках  сидели гольды в  широких берестяных шляпах.  Подняв весла,
гребцы тихо  плыли мимо стана вниз по  течению,  с  любопытством оглядывая
плоты, балаганы и самих переселенцев.
     — Услыхали,   что  лес  рубим, —   вымолвил  Тереха. —   Тоже,  поди,
недовольны.
     — Вот бы их пугнуть, — ухмыльнулся Федюшка.
     — Ты, дурак, не вздумай, — пригрозил сыну Кондрат, — это ведь соседи.
     Вдруг,  как  гром  при  ясном небе,  раздался в  тишине оглушительный
свист.  Из тайги выбежал Илюшка Бормотов.  Парень задержался там с  ловлей
какой-то  птицы и,  выбравшись из  чащи  к  берегу,  вдруг увидел гольдов.
Порубив полдня тайгу,  он уже почувствовал себя хозяином на релке.  Пальцы
сами  прыгнули  ему  в   рот,   и,   уж  тут  не  стесняясь,   он  залился
Соловьем-разбойником, чтобы гольды укатывали отсюда подобру-поздорову.
     — Геоли, геоли!* — тонкими напуганными голосами закричали в лодке.
     _______________
          * Г е о л и — гребите.

     Гребцы схватились за  весла и  поспешно и  недружно принялись грести.
Лодка закачалась и стала отходить подальше от берега.
     Илюшка виновато посмеивался и чесал спину. Пахом ругался надтреснутым
голосом и,  обломав о  сыновью спину сухую хворостину,  наступал на  него,
размахивая кулаками. Илюшка, по-видимому, не очень боялся отцовских побоев
и скалил зубы.
     На  стану  бабы  и  мужики  покачивали головами,  не  одобряя  такого
озорства,  но в  то же время и посмеивались над удиравшими гольдами,  хотя
было в их взорах, обращенных к уходившей лодке, и опасение: никто не знал,
что это за люди, придется с ними жить...
     — Свой  уж  один  гуран  вырос, —  говорил про  Илюшку  дед  Кондрат,
усаживаясь к