сохранились предания о том, что делал, что говорил у 
них царь Московский. У одной старухи он выпил стакан вина, у другой обедал; 
третья пришла к молодому, красивому московскому плотнику разузнавать о своем 
муже, той он отвечал:
   – Он хороший и прилежный мастер, я хорошо его знаю, потому что рядом с ним 
строил корабль.
   Голландка недоверчиво посмотрела на царя и спросила:
   – Разве ты тоже плотник?
   – Да, я плотник, – отвечал царь.
   Чаще других заходил Петр к вдове умершего в Москве искусного корабельного 
мастера Клауса Муша. Незадолго до приезда чудного плотника она получила от 
русского царя подарок в пятьсот гульденов; она догадывалась, что и Петр 
Михайлов не простой плотник, и потому убедительно просила его при случае 
сказать московскому царю, что она его благодарит за помощь, оказанную ей: 
помощь эта облегчила ей тяжесть первого устройства после потери мужа. Петр 
обещался слово в слово передать царю ее благодарность и охотно остался у нее 
обедать.
   В свободное от работ время русский плотник ходил по фабрикам и заводам; все 
осматривал со вниманием и вникал в мельчайшие подробности; иногда его вопросы 
ставили мастеров в недоумение, иногда они не умели отвечать на его вопросы или 
не хотели и тогда отделывались грубою выходкою от навязчивого и любопытного 
плотника. Очень часто он сам брался за дело и всегда показывал большую ловкость 
и переимчивость. Однажды он был на бумажной фабрике, под фирмою «Кохъ», 
осматривал все производство работ, долго приглядывался к приемам мастера 
черпальщика и, наконец, попросил у него форму, взял ее, проворно из чана 
черпнул массы, сколько нужно, стряхнул и выкинул превосходный лист, без 
малейшего недостатка. Мастер похвалил его за ловкость, а он подарил ему талер 
на водку. С таким же вниманием и любопытством осматривал он лесопильни, 
маслобойни, бумагопрядильни, сукноваляльни и другие мельницы, наполнявшие 
Заанландские деревни. Он помогал строить крупчатку для купца Кальфа; она 
существует до сих пор под названием крупчатки великого князя.

   На другой день после приезда в Саардам Петр купил для себя за 40 гульденов 
лодку, на которой катался каждый вечер после работы.
   Но приемы иностранного плотника, его замечательная красота, привычка 
повелевать, нетерпеливые движения, гнев, по временам вырывавшийся у него во 
время противоречий, – все показывало, что он не принадлежит к тому сословию, в 
котором он находился. Голландцы и особенно голландки не могли поверить, чтобы 
человек с такою необыкновенною наружностью был простой плотник, и им хотелось 
узнать: кто он? Они начали наводить расспросы, с любопытством следили за каждым 
его шагом и очень часто надоедали ему.
   От женщин молва о том, что Петр Михайлов не простой плотник, 
распространилась, и вскоре дознались, кто он такой. Один саардамский плотник, 
отправившийся в Москву, написал своему отцу, что в Голландию отправляется 
Великое русское посольство и в его свите находится сам царь; что он много 
наслышался о Саардаме и наверное побывает в нем; узнать его не трудно по 
приметам: он очень высокого роста, у него голова трясется, он очень часто 
размахивает правой рукой и у него есть небольшая бородавка на правой щеке. Отец 
плотника с письмом этим пришел к цирюльнику, и они вместе читали и перечитывали 
его, соображая, уж нет ли царя посреди этих на днях прибывших плотников; и в 
это время дверь цирюльни отворилась и вошли шестеро иностранцев; один из них 
говорил с жаром и размахивал правой рукой; остальные приметы тоже подходили, и 
цирюльник разгласил о своем открытии. Но дело это казалось до того 
неправдоподобным, что никто верить не хотел, и многие с расспросами обратились 
к Кисту: он хранил тайну и твердо отвечал, что у него в доме живет простой 
плотник; но жена его, бывшая при разговоре, с досадою слушала уверения мужа и 
воскликнула:
   – Терпеть не могу, когда ты говоришь неправду!
   Молва росла, во всем находила пищу, а Петр по-прежнему работал на верфи; 
однажды, наработавшись до полного утомления, он возвращался домой и по дороге 
купил себе много слив, высыпал их себе в шляпу и шел, кушая их, по дороге. К 
нему пристала толпа мальчишек и начали просить у него слив; некоторым он дал по 
нескольку слив, другим ничего не дал, он забавлялся тем, что первые радовались, 
дразнили вторых, а те сердились; но они начали бранить Петра, потом бросать в 
него песком, грязью и каменьями, и кидали так метко и так много, что Петр 
должен был спрятаться в гостиницу «Трех Лебедей»; его рассердила дерзость 
мальчишек, он приказал тотчас позвать бургомистра.
   Бургомистр явился к Петру и расспросил, как все было, извинился перед ним, 
посоветовался с другими членами управы и обнародовал следующее распоряжение: 
«Члены магистрата, к своему сожалению, узнали, что мальчишки осмелились бросать 
грязью и каменьями в знатных чужестранцев, которые у нас гостят и хотят быть 
неизвестными; мы строжайше запрещаем такого рода своевольство, под опасением 
жестокого наказания».
   В тот же день на мосту, через который Петру надобно было идти, чтобы попасть 
в дом Киста, поставили караул, с приказанием не позволять народу толпиться и 
надоедать путешественнику; это еще более подтверждало слухи, что в Саардаме 
живет русский царь.
   Молва о царе-плотнике дошла и до Амстердама; один богатый фабрикант, 
бывавший в Архангельске и много раз принимавший царя в своем доме, послал в 
Саардам своего главного приказчика посмотреть, точно ли царь там. Когда 
приказчик донес ему, что царь действительно в Саардаме, негоциа