я его, и никогда нога его не переступала порога его дома, что 
очень оскорбляло Циклера. При отъезде за границу Петр назначил Циклера в Азов 
на воеводство, что, по тогдашним понятиям, равнялось вежливому изгнанию. Циклер 
хотел отомстить за это; он воспользовался постоянным неудовольствием стрельцов 
за то, что Петр им предпочитал солдат, и задумал у них искать себе сообщников. 
Сообщник, его Соковнин, как закоренелый раскольник, родной брат знаменитых 
раскольниц – боярыни Морозовой и княгини Урусовой, ненавидел все новизны и 
пристал к партии Циклера, а вслед за тем и родственник его Пушкин, 
раздосадованный тем, что его племянника насильно отправили учиться за границу.
   Все это обнаружилось мало-помалу после допросов и пытки. Раздраженный царь 
хотел страшным примером остановить дальнейшие заговоры и бунты. Он созвал 
Боярскую думу и приказал судить Циклера, Соковнина и Пушкина; их приговорили к 
четвертованию.
   Родственники их были разосланы в разные далекие от Москвы города.
   Должно быть, родственники царицы, Лопухины, принимали какое-нибудь косвенное 
участие в этом заговоре, потому что и они без суда и следствия были отправлены 
в ссылку.
   Накануне казни Циклер объявил, что в свое время Софья и покойный ныне боярин 
Иван Милославский подговаривали его убить Петра.
   Тогда Петр обставил казнь следующим образом: он велел выкопать гроб с прахом 
Милославского, привезти его на свиньях в Преображенское и поставить раскрытым 
под помост, где ждали казни приговоренные к смерти.
   Циклера и Соковнина четвертовали: сначала им рубили руки и ноги, а потом 
головы, и кровь их стекала в раскрытый гроб.
   Пушкиным отрубили головы, после чего все четыре отвезли на Красную площадь и 
воткнули на железные спицы, установленные на высоком столбе.
   За Софьей же после этого был усилен надзор и увеличены караулы, но и на сей 
раз в монахини ее не постригли и доступ к ней сестер сохранили.


   ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО

   Рига и Митава – столицы Лифляндии и Курляндии
   Когда все смуты были покончены, Петр опять дал приказание посольству 
собираться в путешествие.
   Посольство поехало на своих лошадях на Тверь, Псков и Ригу в Пруссию. Из 
Пскова воевода написал рижскому губернатору, что посольство едет, и требовал 
приличного приема, как то положено по договору со Швецией. Губернатор Дальберг 
отвечал, что ему надобно знать, как велико число людей, составляющих посольство,
 но что на всякий случай он велел приготовить подводы и содержание, а для 
исполнения назначил особого пристава; но в то же время присовокуплял, что в 
Лифляндии большой голод, и потому просил довольствоваться, чем Бог послал.
   За милю от Риги посольство дожидались три легкие кареты от губернатора, а за 
полмили – 60 рейтаров и 6 карет, в том числе одна золоченая. Начальник рейтар 
сказал поздравительную речь, за ним вторую произнес начальник выборных рижских 
граждан (шварцгейптеров); они выехали навстречу на прекрасных лошадях, в 
богатой сбруе, в роскошной бархатной одежде, в парадных мантиях, с белыми 
страусовыми перьями на шляпах и с обнаженными мечами в руках, со знаменами, 
трубами и литаврами. Посольство торжественно въехало в Ригу и поместилось в 
трех нарочно для них приготовленных домах.
   На следующий день двое посольских дворян представлялись Дальбергу и 
благодарили его за хороший прием; он отвечал ласково, обещая позаботиться обо 
всех нуждах посольства, и извинялся в тех неудобствах, какие посольство 
встретило на дороге и которые произошли единственно оттого, что в Лифляндии 
неурожайный и голодный год.
   Петр был доволен приемом, но Двина вскрылась и продолжать путешествие нельзя 
было, надобно было неделю прожить в полном бездействии. Со стороны губернатора 
пошли неприятности; он не доставлял съестных припасов, не позволял посольским 
людям свободно ходить по городу, за ними присматривали, как за шпионами; сам 
Дальберг не отдал визита посольству, и хотя ему известно было, что царь 
находился в свите, он делал вид, что этого не знает, и не постарался доставить 
Петру ни малейшего удовольствия, не позволил осмотреть крепости и 
достопримечательности Риги. Он не позволил ему даже издали, в зрительную трубу, 
посмотреть на крепость; от Лефорта он требовал, чтобы никто из русских не 
выходил из домов и не позволял себе никаких вольностей. Лефорт всеми силами 
доказывал раздраженному Петру, что Дальберг имеет право так поступать, потому 
что Рига пограничный город и губернатор должен заботиться о том, чтобы система 
ее укреплений осталась тайною для такого опасного соседа, как Россия, но Петр 
был оскорблен такою невнимательностью и Ригу прозвал проклятым местом, а при 
первой возможности, в рыбачьей лодке с несколькими из своих бомбардиров, 
переправился через Двину и один уехал в Курляндию, предоставив посольству 
пробираться далее, как оно знает.
   Прием, сделанный посольству в Курляндии герцогом, был самый радушный. Он 
лично отдал визит посольству и долго разговаривал с Петром и послами о польских 
и турецких делах. Посольство провело неделю в Митаве, но Петру и здесь стало 
скучно: нечего было делать, нечего осматривать – ни заводов, ни фабрик. Он 
оставил Великое посольство, поблагодарил герцога и поехал в Либаву.

   Пребывание Петра в Кенигсберге
   Проехав через Либаву и наняв купеческий корабль