предстоящею потерей, он лишался матери, которая так горячо и так 
преданно любила его. Ей было всего сорок два года, но постоянные опасения за 
жизнь сына, долгая борьба с царевной Софьей, безжалостное избиение братьев на 
глазах ее потрясли ее здоровье, и она часто прихварывала, хотя всегда 
перемогалась и старалась свою болезнь скрывать от сына. Она скончалась 24 
января 1691 года; на другой день, со всеми обычными обрядами и почестями, ее 
похоронили в Вознесенском девичьем монастыре. Трое суток Петр был в полном 
отчаянии, тосковал и плакал, на четвертые был уже спокойнее, был даже у Лефорта 
и вскоре принялся за дело.
   Извещая Апраксина о понесенной потере, он писал: «Федор Матвеевич, беду свою 
и последнюю печаль глухо объявляю; подробнее о ней писать рука моя отказывается,
 а еще более сердце. Я вспоминаю к тому же слова апостола Павла: не скорбеть об 
умерших – и слова Ездры: минувшего возвратить нельзя. Роптать не смею, 
покоряюсь тайне непостижимой и предаю все воле Божьей. Но теперь, как Ной, я от 
беды немного отдохнул, перестал сокрушаться о невозвратном и начинаю думать о 
живых!» А это живое состояло в том, чтобы приготовляли все нужное для постройки 
и оснастки нового корабля в Архангельске».

   Вторая поездка в Архангельск
   По утверждению того же автора, мы узнаем, что «за шесть недель до Пасхи, во 
время Великого поста в Архангельск было отправлено 1000 самопалов, или ружей, и 
2000 пудов пороха; в то же время Петр отослал выточенные им и вполне обделанные 
блоки; в Вологде лежали совсем готовые, вновь отлитые 24 пушки». Извещая обо 
всем этом Апраксина, Петр кланяется своим товарищам-корабелам, плотникам Яну и 
Никласу и велит сказать им, чтобы они к его приезду наготовили побольше пива.
   Наконец прошла зима; время вторичного путешествия в Архангельск настало; 
Лефорт дал прощальный пир Петру и всей его компании; царь выехал из Москвы 
последний, но первый прибыл в Вологду; внимательно осматривал баркасы, 
назначенные для путешествия, исправлял оснастку и перевозил на них пушки, 
заготовленные зимою и привезенные из Москвы. Мая 8, в 10 часов утра подняли 
якоря, отсалютовали со всех баркасов и медленно поплыли по реке Вологде.
   Командиром флотилии, состоявшей из двадцати двух баркасов, был Ромодановский,
 но по приказаниям шкипера останавливались или ускоряли и замедляли шествие по 
пушечным выстрелам. Погода стояла прекрасная, плавание было быстрое и 
счастливое. Флотилия без всяких приключений добралась до Архангельска на 
десятый день плавания.
   Петр опять поселился в своем прошлогоднем доме на Моисеевом острове. К 
величайшему своему удовольствию, узнал он, что строящийся корабль готов к 
спуску. На третий день после приезда отправился он на Соломбальскую верфь со 
всеми своими приближенными, собственноручно подрубил подставки, и корабль 
счастливо и плавно сошел на Двину. Петр угостил на нем своих товарищей – 
плотников Яна и Никласа – и всю свою свиту.
   Дела никакого пока не было; Петр распорядился тем, чтобы приступили к 
оснастке корабля, а сам хотел воспользоваться свободным временем и съездить в 
Соловецкий монастырь, чтобы поклониться мощам Св. угодников Зосимы и Савватия. 
Для этой поездки снаряжена была яхта «Св. Петр», на которой он и в прошлом году 
плавал по Белому морю. С Петром поехал архиепископ Афанасий, ближние бояре, 
царский духовник и несколько солдат».

   Буря на Белом море и кормщик Антип Панов
   С. А. Чистякова пишет:
   «Яхта снялась с якоря 30 мая, при очень легком попутном ветре. Но 1 июня 
подул сильный восточный ветер; царь велел распустить все паруса, и яхта 
полетела в открытое море. Огромные волны тяжело поднимались и с грозным ревом 
рассыпались пеной; все предвещало бурю. К вечеру яхта была в 120 верстах от 
Архангельска; поднялась ужаснейшая буря. Паруса были убраны, но яхта стонала и 
трещала от страшных порывов ветра и от могучих ударов волн; поминутно на нее 
набегали громадные волны, заливали ее и бросали, как легкую ореховую скорлупу. 
Самые опытные матросы побледнели и со стесненным сердцем говорили, что крушение 
неизбежно. Мало-помалу бояре, офицеры и солдаты потеряли голову, молились, 
плакали, и только Петр и тридцатилетний крестьянин Нюхонской волости Антип 
Панов, бывший на яхте кормщиком, не потеряли присутствие духа. Панов отдавал 
команды, и когда Петр стал с ним спорить, крестьянин сказал царю:
   – Поди прочь! Я лучше тебя знаю, куда править!
   Панов сумел войти в губу, называемую Унские рога, и пристал к берегу возле 
Петромынского монастыря.
   Когда опасность миновала, Петр подошел к нему и, поцеловав в голову, 
поблагодарил за спасение.
   А сам велел подать себе сухую одежду, а все, что снял с себя, подарил Панову 
и, сверх того, назначил кормщику пожизненную годовую пенсию».

   Служба Петра от матроса до мичмана
   Дальше мы узнаем, что «буря утихла только 6-го июня, царь, продолжал 
плавание к Соловецким островам, без приключений бросил якорь у монастырской 
пристани.
   20 июля Петр, возвратившись в Архангельск, узнал, что в Двинском заливе 
показались три корабля: один голландский и два английских; голландский был – 
давно ожидаемый военный сорокачетырехпушечный фрегат. Петр пошел к нему 
навстречу, салютовал со своей яхты, сам ввел его в устье Двины и поставил в 
безопасное место, близ Соломбальскаго острова. Вся компания Петра вслед за ним 
собралась на корабль и долго веселилась. В самый разгар пиршества Петр написал 
Витсену письмо, в котором извещал о своей радости: «Чего давно желали, ныне 
совершилось; пространнее писать буду с настоящей почтой, а сегодня мы много 
веселились и пространно писать нельзя: при таких случаях мы всегда приносим 
ж