оверов» и «никониан»
   Князь Хованский, до той поры скрытно державшийся старой веры, открыто 
объявил себя старообрядцем, чем сильно способствовал усилению духовных детей 
протопопа Аввакума и его ближайшего сподвижника Никиты Пустосвята, жившего в 
Москве. Огонь старой веры разгорался еще сильнее оттого, что в Москву только 
что пришли слухи о мученической смерти Аввакума, сожженного в ссылке, в сыром 
срубе, вместе со своими ближайшими сподвижниками. На воскресенье 25 июня было 
назначено венчание Ивана и Петра на царство, а на 23-е стрельцы-раскольники 
потребовали открыть собор для свободного обсуждения вопросов веры.
   В назначенный день утром раскольники во главе с Никитой Пустосвятом пришли в 
Кремль, но Хованский уговорил их перенести открытие собора на неделю.
   5 июля страсти накалились до предела, но собор все же открылся. Вместе с 
патриархом Иоакимом в Грановитую палату пришла Софья, Наталья Кирилловна, 
царевна Мария Алексеевна и сестра Алексея Михайловича – Татьяна Михайловна.
   Невиданное это было дело – особенно для раскольников, – чтобы среди князей 
церкви сидели женщины-мирянки, хотя бы и царского рода!
   Спор шел до сих пор с переменным успехом довольно долго. Но когда чаша весов 
стала уверенно склоняться в пользу раскольников, Софья сама взяла слово. Она 
привела все аргументы в пользу официального ортодоксального православия, 
говорила страстно, убежденно, красиво, используя приемы своих 
наставников-риторов Полоцкого, Медведева, Истомина, собственное незаурядное 
красноречие, но, в конце концов, поняла, что сторонников Никиты Пустосвята 
переубедить нельзя.
   И тогда она прибегла к последнему доводу правителей – грубой, всесокрушающей 
силе: Никиту Пустосвята и пятерых наиболее активных его сторонников по приказу 
Софьи схватили стрельцы Стремянного полка, который был предтечей конной гвардии 
и отличался особой преданностью престолу. Ересиарху отрубили голову, а его 
клевретов, побив кнутом, разослали по дальним острогам.
   После казни Пустосвята надвинулась на Софью новая беда: князь Хованский, все 
чаще упоминавший о своем царском происхождении от Великого Литовского князя 
Гедимина, похоже, стал заявлять свои претензии на шаткий московский трон.
   Стали поговаривать, что 19 августа, во время крестного хода в Донской 
монастырь, стрельцы перебьют всю царскую семью, всех бояр и возведут князя 
Ивана Андреевича на престол.
   Ни цари, ни царицы, ни царевны, ни бояре с крестным ходом не пошли, а 20 
августа и вовсе уехали из Москвы – в Коломенское. Не было ни царской семьи, ни 
бояр и на праздновании Нового года – 1 сентября. А 2 сентября к воротам царской 
усадьбы оказалось прибито подметное письмо, в котором Хованского обвиняли в том,
 что он собирается убить обоих царей, Софью, Наталью Кирилловну, патриарха и 
архиереев. Собирается выдать за своего сына одну из царевен, а прочих – 
постричь и сослать в монастыри, бояр же всех перебить. Софья тут же переехала 
со всеми своими ближними в хорошо укрепленный Савво-Сторожевский монастырь, под 
Звенигород, и немедленно разослала грамоты, обязывая всех служилых людей 
прибыть «конно, пеше и оружно», ничем не отговариваясь, с великим поспешанием, 
чтобы извести воровство и крамолу Ивашки Хованского со товарищи.

   Конец «хованщины»
   13 сентября Софья переехала в село Воздвиженское, приказав, чтобы к 18 
сентября съехались туда все бояре и служилые московские люди.
   Накануне, 17 сентября, были именины Софьи, и в Воздвиженское прибыли тысячи 
людей. Ехал туда и Хованский, не подозревая о грозившей ему опасности.
   Он был еще в пути, когда Дума, прослушав подметное письмо, которое зачитал 
им думный дьяк Федор Шакловитый, не желая спрашивать Хованского, заочно 
приговорила его к смерти. Навстречу Хованскому был послан с большим отрядом 
боярин, князь Лыков, чтобы захватить и доставить его в Воздвиженское.
   Лыков схватил Хованского-старшего и послал за Хованским-младшим. Княжича 
Андрея схватили в его подмосковной вотчине и привезли в Воздвиженское.
   Хованских не пустили во дворец, а тот же Шакловитый в присутствии думных 
чинов вычитал им их вины перед воротами царской усадьбы.
   Приговор кончался словами: «Злохитрый замысел ваш обличился. Государи 
приказали вас казнить смертию».
   Отца и сына тут же и казнили, отрубив им обоим головы.

   Боясь мести стрельцов за казнь их любимца и его сына, Софья тут же поехала в 
Троице-Сергиев монастырь – неприступную крепость, приспособленную к 
многомесячной осаде, – и велела всем служилым людям немедленно двигаться туда 
же. Софья за два дня добралась до Троицы, вошла в обитель и заперлась в ней.
   Далее события развивались совершенно в пользу Софьи. Стрельцы в Москве, 
узнав о казни Хованских, сначала схватились за оружие, но на Троицу не пошли, 
выставив лишь пушки у городских ворот, да усилили надзор за боярскими холопами 
– вчерашними своими союзниками, боясь, что они выступят против них по наущению 
своих, бежавших к Софье, господ.

   Бескровный триумф Софьи
   Софья между тем выжидала, с каждым днем накапливая силы, шедшие к ней со 
всех сторон. Стрельцы знали об этом и стали просить патриарха послать в Троицу 
архимандрита Чудова монастыря Адриана, чтобы звать на Москву Софью и ее братьев,
 дабы принести им повинную. Софья, дождавшись Адриана, потребовала, чтобы в 
Троицу прибыли выборные по двадцать человек от каждого полка. Стрельцы покорно 
выполнили ее волю и, явившись в Троицу, пали ниц перед царевной. Вычитав им 
суровое нравоучение, Софья велела, чтобы каждый полк подал повинную челобитную 
с поименным общим рукоприкладством. Посл