дяди, племянник насмерть 
перепугался, бежал из Москвы с матерью и молодой женой сначала в Тверь, а затем 
в Кострому, где был пленен победителем.
   Юрий объявил себя великим князем, дал Василию в удел Коломну. Бывшие недруги 
по-родственному обнялись, Василий уехал в Коломну. И тут-то началось нечто 
необычное для всех русских распрей прошлого: в удел племянника со всех сторон 
потянулись бояре, князья, народ – сказалась соответствующая идеологическая 
обработка населения окружением князя, Юрия называли хищником, давали другие 
нелестные определения. Самозваный великий князь тоже не дремал, только слушали 
его плохо. Особенно жители столицы – бояре, которых Юрий лишил их постов, и 
простолюдины, по неясным причинам проявившие вдруг жалость и любовь к внуку 
Донского, – встали единодушно в его защиту. «В несколько дней Москва опустела: 
горожане не пожалели ни жилищ, ни садов своих и с драгоценнейшим имуществом 
выехали в Коломну, где не доставало места в домах для людей, а на улицах для 
обозов. Одним словом, сей город сделался истинно столицею великого княжения, 
многолюдною и шумною. В Москве же царствовали уныние и безмолвие; человек редко 
встречался с человеком, и самые последние жители готовились к переселению. 
Случай единственный в нашей истории и произведенный не столько любовью к особе 
Василия, сколько усердием к правилу, что сын должен быть преемником отца в 
великокняжеском сане!» – писал Н. М. Карамзин.
   С этим выводом Н. М. Карамзина могут согласиться далеко не все, но сам факт 
исхода жителей Москвы из любимого города говорит о многом и главным образом о 
том, что на рубеже XIV–XV веков действительно (как об этом писал в XIX веке И. 
Е. Забелин) «вокруг Москвы-города уже существовал Москва-народ, именно та сила, 
которая впоследствии заставила именовать и все народившееся Русское Государство 
– Москвою, Московским Государством».
   В этом действе обитателей окрестностей Боровицкого холма впервые столь ярко 
проявилась одна из главных, определяющих русский дух черт московского 
характера: невоинственное упрямство, которое можно с большой степенью точности 
определить всем хорошо знакомым русским «не замай!». Справедливости ради 
следует отметить, что подобные открытые проявления какого-либо недовольства для 
московского люда были в последующие века чрезвычайной редкостью. Москва-народ 
«выступал» исключительно редко. Хотя бунтов всевозможных бывало здесь 
предостаточно, новгородским духом на Москве и не пахло. Но с виду спокойный, 
этакий трудяга Москва-народ внутренне всегда готов был устроить нечто подобное 
«исходу в Коломну».
   Посидел князь Юрий в Москве, понял, что управлять пустыми домами, улицами 
очень трудно, просто невозможно, уехал в Галич, перед этим уведомив соперника в 
том, что он уступает ему Москву, «где Василий скоро явился с торжеством и 
славою, им не заслуженною, сопровождаемый боярами, толпами народа и радостным 
их криком. Зрелище было необыкновенное: вся дорога от Коломны до Москвы 
представлялась улицею многолюдного города, где пешие и конные обгоняли друг 
друга, стремясь вслед за государем, как пчелы за маткой, по старому, любимому 
выражению наших летописцев», – писал Н. М. Карамзин.
   Московский люд всегда был щедрым на авансы всем своим законным правителям. 
Но далеко не всегда эти авансы шли в дело.
   В 1434 году Юрий одержал полную победу над войском Василия, тот позорно 
сбежал в Нижний Новгород, а победитель после недолгой осады столицы вошел в 
Москву. Внук Донского в отчаянии решил бежать в Орду, но вовремя подоспела 
весть о кончине 6 июня 1434 года Юрия Дмитриевича, и распря вспыхнула с новой 
силой. Взаимное озлобление было столь великим, что Василий Васильевич приказал 
ослепить собственного племянника – князя Василия Юрьевича, сына своего родного 
брата и главного соперника – Юрия. А между тем в 1437 году изгнанный из Орды 
Махмет отошел со своим войском в Белев, в то время принадлежавший литовцам. 
Василий Васильевич, когда-то получивший из его рук ярлык на великое княжение, 
теперь послал на бывшего благодетеля войско во главе с Шемякой и Дмитрием 
Красным, еще одним сыном Юрия (некоторые ученые считают, что был лишь один сын 
у Юрия с именем Дмитрий, а именно Шемяка).
   Братья шли к Белеву как по чужой стране: грабили местное население нещадно. 
Но когда дело дошло до битвы с Махметом, они проявили бездарность и трусость. 
Русские потерпели жестокое поражение. Василий II Васильевич перестал доверять 
Шемяке, хотя спустя три года вновь заключил с ним дружественный союз. Махмет 
покинул Белев – бывший хан был человеком энергичным и упорным, он откочевал в 
Казань, разрушенную несколько лет назад, восстановил город и основал ханство. 
Обиду на русского князя он не забыл.
   В 1440 году умер Дмитрий Красный; Шемяка после смерти младшего брата стал 
еще опасней, будто перешла к нему от родственника непримиримость по отношению к 
Василию Васильевичу.
   Они воевали друг с другом в 1441 году. Игумен Троицкий, Зиновий, примирил их,
 но ненадолго.
   В 1444 году русские воевали уже трижды. Сначала обменялись налетами с Литвой.
 Войско, посланное Василием на Брянск и Вязьму, дошло чуть ли не до Смоленска, 
вернулось с богатой добычей. Затем семь тысяч литовцев ворвались в Русскую 
землю, очистили окрестности Козельска, Калуги, других городов, разгромили 
наспех собранный русский отряд и ушли домой.
   Организовать серьезное сопротивление литовцам помешали ордынцы, вторгшиеся 
во главе с царевичем Мустафой на Русь с юга. Мустафа шел быстро. Ограбил 
Рязанскую землю, взял за пленных большой выкуп, отправился на юг, но ранняя 
зима остановила его. Он понял, что домой ему не добраться, попросил у жителей 
Переяславля-Рязанского приюта до весны. Переяславцы, не желая лишних осложнений,
 впустили ордынцев в г