соперников равны. Кошерище просит Авдотью  помочь ему, говоря, что, став 
невестой Годиновича, она сделается «портомойницей», рабыней:
     За Иваном быть, так холопкой слыть,
     А за мною быть – так царицей слыть.
         Очень странно – на первый взгляд. Ведь Иван Годинович – приближенный, 
а то и родственник князя, вождь собственной дружины. И ничего странного – если 
Кошерище и впрямь воспоминание о кошерных властелинах Хазарии.  Вспомним Ибн 
Фадлана: «Все же народы, живущие рядом с ними, считают хазары за своих рабов». 
В глазах Кошерища русский богатырь, да и сам его князь – рабы по рождению.
          Но на этом доводы Кошерища не исчерпаны. Он хвалит свою веру и ругает 
русскую. Насколько важен этот мотив, говорит его полнейшая исключительность. 
Враг в былинах может хулить богатыря последними словами – хотя холопом его не 
называет, Кошерище и тут оригинален – может грозить спалить Киев, убить князя, 
разрушить церкви. Но никогда, кроме этого случая, враг в былинах не заявляет, 
что его вера лучше, правильнее русской. Начинает же список преимуществ своей 
веры Кошерище словами:
     У нас вера-та ведь и очень ведь есть легка – 
     Не надоть мыть своего тебе лица белого…
         Можно предположить, что здесь отразилась известная нелюбовь степняков 
к мытью («смывая грязь, смываешь удачу»).
          Можно предположить, что здесь идет речь о предельной нечистоплотности 
иных талмудических ритуалов (см. В.В. Розанов «Юдаизм»).
          Но первое было слишком уж общим местом. Почему же оно отражено именно 
и только в этой былине? Талмудические же ритуалы были таинством, на которое 
просто не могли допускаться язычники. 
           Однако вернее всего будет сказать, что после встречи общения с 
кошерищами славянину просто  очень хотелось как следует отмыться. Почему – ярче 
всего отражено в былине. Г. К. Честертон как-то сказал, что если бы ему дали 
прочесть одну-единственную проповедь, он посвятил бы ее греху гордыни. Бьющая 
через край гордыня делала еще отвратительней то, что не могли не знать о 
каганате его соседи. Нечеловеческая жестокость наемников каган-бека. Голодные 
матери, продающие своих детей. Возведение в основы государства того, что 
язычники всегда презирали – ростовщичества, работорговли, наемщины. И над всем 
этим полыхал сернисто-желтым нимбом ореол бесовской гордыни хазар…Стоит ли 
удивляться, что соседи-язычники отвечали на нее почти физиологической 
брезгливостью? Попытайтесь просто представить себе человека, действительно и 
всерьез считающего себя лучше всех. Не надо даже добавлять, что он сутенер и 
убийца, одного этого хватит для отвращения. Хотя тот, кто считает себя лучше 
всех, рано или поздно сочтет себя выше чужой чести – и станет сутенером, выше 
чужой жизни – и станет убийцей. Он не сможет ни одуматься, ни раскаяться – ведь 
он выше всех… Бессмысленно пытаться пересказать великолепную проповедь 
Честертона, тем более – в нескольких строках. Моя задача сейчас не показать, 
как «самоутверждение» и «формирование индивидуальности» превращают человека в 
чудовище. Я просто хочу сказать, что они делают это; с одним человеком или с 
целым народом, что они сделали это с хазарами. Даже у нас, испорченных веками 
цивилизации, вызывает тошноту народ, одобряющий бомбежку чужих роддомов, и 
визжащий, как о величайшем в истории злодействе, о взрыве двух своих торговых 
центров. Вспомните кликушество 11 сентября 2002 года – и вы испытаете тень тех 
чувств, которые испытывали к кошерищам наши предки. Для них каганат был населен 
чудовищами – в самом прямом смысле слова. С этими чувствами можно сравнить лишь 
чувства древних римлян к Карфагену. Точно то же физиологическое омерзение людей 
Чести к людям Выгоды (а гордыня и культ выгоды неразделимы), что звучало в 
неистовом  Esse delendam, «Должен быть разрушен!» Катона.
           Именно это, при всей очевидной выгодности союза с бронированными 
орлами каган-бека и торговли с пухнущими роскошью городами, отталкивало славян 
от общения с былыми союзниками. Как там у Стругацких: «Мерзость, не 
прикасаться!». Но общаться приходилось. Кошерища упорно и очень настойчиво 
навязывали соседям свое общество.
     
2. Сказание о дани.
     
     За Почай с детьми угоняют мать,
     И толпою – жен, и гурьбой – сестер!
     За Почай, за Почай все, что можно взять,
     А что взять нельзя – то в костер!
     В. Максимов «Это было на Почай-реке». 
     
          Не так давно археологи открыли цепь белокаменных крепостей на высоких 
мысах правого берега Дона, Северного Донца, Оскола. Археологи уверенно полагают,
 что цепь эта продолжалась и далее, возможно, до Днепра, но граница незалежной 
и самостийной Украйны стала и границей этого научного открытия. Одну твердыню 
от другой отделяли 10-20 километров – можно сказать, стояли они почти вплотную. 
Под стенами крепостей нашли могильники  - кладбища наемников каганата. Среди 
воинских погребений нашли немало женских. В армии каган-бека, как в сегодняшней 
израильской, служили и женщины.  И у них, и у мужчин талии охватывали пояса в 
серебряных бляшках. Каганат был щедр к наемникам, среди которых можно 
распознать выходцев из черных болгар, печенегов, мадьяр и прочих степняков.
          Но что они делали на правом, западном и северо-западном берегу рек? 
Оберегать хазарские пределы было гораздо удобнее на другом берегу, превратив 
сами реки в дополнительный, естественный оборонительный рубеж. На правом же