исполнял чудовищные приказы?
         Это было второе «оружие победы» новых владык. Арабские путешественники 
особо отмечают, как диковину, что в земле хазар войско «получает жалование», то 
есть состоит из одних наемников. Чужаки или разбойничьи шайки изгоев. Что им 
была Хазария, ее обычаи, ее древние боги? Новые хозяева платили им. И они 
делали свою работу – чужаки равнодушно, изгои, пожалуй, и с удовольствием.
          Ужас охватил уцелевших. Большинство не выдержало – и покорно 
склонилось под тяжелую длань новых владык. Непокорные бежали, уходили целыми 
родами – к венграм, к болгарам. В Болгарии долго еще рассказывали про страшных 
людоедов-«джидовинов». Возможно, кто-то уходил и на Русь. Велимир Хлебников 
видел потомка хазарских язычников – хабаров – в русском землепроходце Хабарове.
          Нам на Русь возвращаться рано. Присмотримся – какова она, держава, 
родившаяся в чаду и крови гражданской войны 90-х годов VIII века.
     
3. Логово прогресса.
     
     Обложной, многолетний кошмар… 
     Рынок адским прибоем хлещет.
     Превращаются люди в товар,
     С молотка продаются, как вещи.
     Светобор. 
     
          Верховным и абсолютным владыкой каганата считался по-прежнему каган. 
По-прежнему его выбирали, и арабский путешественник видел будущего владыку 
Хазарии, еще до избрания, на базаре. Юноша торговал лепешками. Так что хазары 
могли гордиться – и наверняка гордились – одним из самых демократичных 
устройств в мире. Подумать только – простой торговец мог стать владыкой 
державы! И ведь возносил его не заговор придворных, не карьера интригана и 
честолюбца, нет – свободное волеизъявление всего хазарского народа.
         К избранному кагану приходил каган-бек (в их роду выборных не было, 
как писал каган-бек Иосиф, «чужой не может сидеть на престоле моих предков, но 
только сын садится на место отца»), накидывал на шею удавку и требовал назвать 
число – не более сорока. Цифра, выдавленная задыхающимся избранником, и 
становилась сроком его правления. Удавку снимали и каган… исчезал для всех. Его 
лицо не дозволялось видеть даже гвардейцам-мусульманам, даже наложницам из 
гарема, куда в обязательном порядке отбирали дочерей вассальных правителей. 
Лишь каган-бек и верховный судья каганата, кундур-каган, смели входить пред 
лицо кагана, разговаривать с ним, заглядывать ему в глаза. В остальное время 
каган закрывал лицо особым покрывалом. Когда он покидал дворец, все встречные 
под страхом смерти должны были падать ниц, и не поднимать голов, пока каган, 
окруженный свитой и гвардией, не скрывался из глаз. Впрочем, каган не так уж 
часто покидал краснокирпичную, со щитами Соломона на башнях, цитадель на 
острове в дельте Волги, именовавшуюся Камлык – Дом Царя. Там он жил, там он и 
умирал, когда истекал срок его правления или в стране начинались бедствия – 
вражье нашествие, эпидемия, голод. Разъяренный народ требовал смерти кагана. В 
обоих случаях к нему снова являлся с удавкой и доводил до конца когда-то 
начатое каган-бек, иудей, который, по словам Ибн-Русте, «не давал отчета никому 
над собою».
         Выборный владыка каганата оказывался просто символом, куклой в руках 
каган-бека, а вся хазарская демократия – бутафорией, фарсом, ширмой, за которой 
вершили дела подлинные хозяева страны. Просто контора «Рога и копыта» с 
«зитц-председателем» каганом, за все отвечающим и не решающим ничего, и 
всевластным и безответственным «Бендером» – каган-беком.
         Кроме демократии, был в Хазарии плюрализм или политкорректность, 
называйте, как больше нравится. В верховном суде кундур-кагана сидело 9 судей, 
представлявших все религии каганата. Чем не светоч терпимости среди тьмы 
средневекового фанатизма?!
         Только в суде этом делами монолитной иудейской общины – придворных и 
верхушки купечества – занимались трое судей. Еще трое вели дела мусульман – 
наемников из дворцовой гвардии и части горожан. Делами христиан, 
армян-григорианцев, готов-ариан, кипчаков-несториан, ромеев и осетин  - 
православных, занималось двое судей. Наконец, делами абсолютного большинства 
населения каганата, язычников, со всеми их бесчисленными культами, обычаями, 
законами, занимался один-единственный судья. Тут уж вспоминается другое 
произведение двадцатого века, «Скотный двор» Оруэлла: «Все животные равны, но 
некоторые из них – равнее».
         Сам хазарский народ разделился на две неравные части. Принявшая 
иудаизм знать – «белые хазары» – пожинала все блага управления сильным и 
богатым государством. Остальные хазары – «черные» – были в большинстве 
христианами, мусульманами или язычниками. «Черные» и «белые» -  это не просто 
социальная символика, вроде нашей «черной» или «белой» кости. «Белые» 
действительно отличались внешне от земляков – отчасти из-за примеси еврейской 
крови, скрадывавшей грубые, рубленые черты степняков; отчасти из-за того, что в 
тени дворцов, садов и паланкинов лица и впрямь оставались светлее, чем 
обветренные, смуглые лица пастухов и охотников. Иногда лица «черных» хазар 
чернели от голода. На рынках Хазарии видели матерей, продающих своих детей. Так 
жили не рабы, не данники – свои, хазары!
         Еще любопытнее такая черта: кроме «белых» хазар, их слуг и наемной 
охраны, никто не мог войти в каменные цитадели городов – по сведениям 
Баварского географа, их в Хазарии была целая сотня! – обновленного каганата.