Когда-то славяне и хазары и впрямь не были заклятыми врагами. Они, 
собственно, и врагами-то не были, не из-за чего было враждовать. Полукочевое 
племя предгорий Северного Кавказа помышляло о далеком Поднепровье не более чем 
их соседи – аланы-ясы, касоги, савиры. Об озере Ильмень, реке Волхов, о городе 
Ладога в те далекие поры хазары и не слыхивали, наверное. Разве что от 
приходивших по Волге-Итили купцов с далекого Севера. Но купцы приходили 
отовсюду, и Ладога была такой же полусказкой, как Рим, Багдад или страна за 
каменной стеной по ту сторону Великой Степи. Гораздо больше внимание хазар 
привлекали частые войны с соседями, да богатства Крыма и Закавказья. Туда 
хазарские джигиты отправлялись в лихие молодецкие налеты
           Сами хазары были обычной «варварской» державой. Правил ими священный,
 но при этом выборный царь-жрец каган. Войска же на врага водил военный вождь, 
каган-бек. Были среди знатных хазар христиане, иные приняли религию своих 
заклятых врагов – мусульман-арабов, но большинство хазар, и знати, и 
простонародья, сохраняло верность древней вере предков, язычеству-шаманизму. 
            В VIII веке все резко переменилось. Вместо большого и сильного, но, 
в общем-то, рядового союза полукочевых племен – империя от Арала до Днепра, от 
Камы до Кавказа, сжавшая все торговые артерии Евразии. Вместо языческой 
терпимости – «воинствующий иудаизм». Вместо удалых набегов за добычей и славой 
– планомерное выжимание соседей, данников, иноземных купцов, вообще любого 
чужака.
            А началось все в далеком Хорезме, еще не мусульманском. На исходе  
VII века его сотрясала гражданская война. К власти рвался Хурзад – родич 
хорезмшаха по отцу и внук старейшины общины рахдонитов – по матери. За ним 
стояли все рахдониты Хорезма и секта еретика Маздака. Маздакиты говорили о 
равенстве всех перед богом и выводили из него необходимость равенства на земле. 
А чтобы не было неравенства, следовало отнять все у тех, кто что-нибудь имел, и 
поделить между теми, у кого ничего не было. И зловещим призраком – не 
привидением мертвого прошлого, а тенью страшного будущего – реяло над ордами 
черни, дряни и сволочи, сбегавшейся отовсюду к Хурзаду, знамя Маздака. 
Багрово-красное, со Щитом Соломона – пятиконечной звездой.
          На словах идеи маздакитов звучали, может быть, и неплохо, но в 
отсталом средневековом неграмотном Хорезме было слишком мало книжников, 
способных предпочесть красоту теории тому, что видели глаза и слышали уши. И не 
было еще газет, телеграфа, радио, способных обогнать беженцев, рассыпавшихся во 
все стороны из захваченных Хурзадом городов и сел. И чернели лицом хорезмийцы, 
слушая рассказы уцелевших об арыках, красных от крови тех, кто не желал 
отдавать бандитам Хурзада нажитое потом и кровью. И о том, как кричали, стонали,
 хрипели, прежде чем замолчать навсегда, пущенные по кругу их дочери и жены. 
Ибо женщины – тоже имущество. А имущество должно быть общим. Так завещал 
учитель Маздак. Так повелел вождь Хурзад.
           А самые наблюдательные говорили об уцелевших в растерзанных городах 
домах ростовщиков и работорговцев. К ним сносили в ожидании окончательного 
дележа после полной победы все отнятое у «врагов истины» имущество. Сородичи 
матери Хурзада богатели среди пепелищ и руин.
          И по иному перехватывал рукоять  тяжелого кетменя угрюмый дехканин. И 
молча шел седлать коня благородный багадур.
          Хорезм поднялся. Весь. Пощады не было – мстители шли мимо пересохших 
арыков на мертвых полях, мимо гниющих туш недоделенного скота и гниющих рядом 
оскверненных тел женщин, мимо чинар, увешанных трупами «врагов истины Маздака», 
и их родни, невзирая на пол и возраст. Пощады не было – и первыми это поняли те,
 кто наживался в погибающих городах. С востока надвигались остервенелые 
хорезмийцы, с севера лежало Аральское море, а с юга уже катилась прилетевшим из 
аравийских пустынь самумом конница халифата. Оставался запад, благо там, на 
Нижней Волге и Северном Кавказе у рахдонитов были старые связи – кочевники за 
бесценок продавали им добычу и рабов. Над погибающими шайками еще мотались 
кровавые тряпки Маздака, когда последний караван, тяжело нагруженный сундуками 
с их добычей, пересек западную границу Хорезма  Отребье Хурзада сделало свое 
дело и больше не интересовало тех, кто был их истинными хозяевами.
          На новой родине хорезмийские рахдониты и не вспомнили об 
уравнительных идеях Маздака. Побрякушка для дураков – и если кто-то из них 
побежал за ней и сейчас кормил воронье в дымящемся Хорезме, так тем лучше для 
племени. Племени? Корпорация ростовщиков и работорговцев, раскинувшая метастазы 
от иранских нагорий до Альбиона, не была ни племенем, - хотя в нее входили 
только евреи, - ни религией, - хотя основывалась она на законах Талмуда. Скорее 
она была исполинской мафиозной «семьей». В случае необходимости она жертвовала 
и «соплеменниками», и «единоверцами». Ее земной святыней были Выгода и Власть. 
В Хазарии еще не было толп полуголодного рванья и заевшихся богачей. Идеи 
Маздака здесь не вели к Власти, не давали Выгоды. Здесь ценились отвага и 
знатный род. Что ж, нашлись и удальцы, отличившиеся в боях с арабами, и 
красавицы-жены для племенных князей. По законам Талмуда сын еврейки считался 
евреем, от кого бы ни был зачат. И росли маленькие княжичи, которых все вокруг 
считали хазарами, а матери воспитывали, как сынов Израиля.
           Вскоре очередной военный вождь хазар, Булан, принял иудаизм и 
женился на Серах, дочери рахдонитского старейшины. Так же поступил его сын, 
Рас-Тархан. Внук уже носил иудейское имя Обадия. Спустя века каган-бек Иосиф, 
потомок Обадии, напишет испанскому единоверцу Хасдаю ибн Шафруту, придворному 
Кордовского эмира: «Обадия обновил царство и укрепил веру согласно закону и 
правилу. Он выстроил дома собраний (синагоги) и дома учения (хедеры) и собрал