клетке ладьи. 
                   Изредка, наверное, княжеское семейство выпускали в город, 
словно узников на прогулку. Русов в городе должен был сопровождать 
императорский чиновник,– царев муж, как говорили они -  на этот раз выполнявший 
обязанности скорее гида, чем обычного полуконвоира-полузаложника при опасных 
чужаках. Мы не знаем, выходил ли Святослав на эти прогулки. Дело в том, что 
перед входом в город у русов отнимали оружие. Вспомните, что меч был почти 
вместилищем души воина-руса, его вторым «я», мечом благословляли его при 
рождении, мечом опоясывали по достижению совершеннолетия, меч клали с ним в 
могилу. Не всех рабов на родине Святослава унижали, лишая оружия. И если 
подданные цесарей не носили оружие, то при чем тут русы? Неужели, приехав в 
страну рабов, воин должен превращаться в одного из них?
             В общем, Святослав вполне мог наотрез отказаться от городских 
прогулок. Не станем утверждать, что зря – причины для того были веские. Но он 
не увидел бы множества занимательных вещей. Не увидел бы многочисленных 
памятников основателю города и первому христианскому императору Константину 
Великому,  убившему в борьбе за власть сына, жену, тестя и зятя. Не прогулялся 
бы по Бычьей площади, на которой возвышался пустотелый медный бык, возведенный 
по приказу другого светоча христианства, Феодосия Великого, законодательно 
запретившего языческие культы. Время от времени под быком разводили огонь и, 
открыв дверцу в медном боку, кидали внутрь быка живых людей – язычников и 
еретиков. Столичная толпа обожала подобные зрелища. Не меньше любили жители 
Константинополя ипподром – тот самый, на котором в дни подавления благочестивым 
Юстинианом восстания Ника было перебито пятьдесят тысяч их пращуров, на котором 
полвека спустя Василий II Болгаробойца будет зарабатывать свое жуткое прозвище, 
празднуя триумф над братьями в православной христианской вере. Не увидел бы 
Святослав, – по крайней мере, вблизи, - святую Софию, воздвигнутую Юстинианом в 
благодарность небесному императору за то самое истребление своих единоверных, 
единокровных противников, из обломков разрушенных древних храмов. Не увидел 
Святослав и парада – торжественного зрелища, на котором перед восхищенными 
горожанами и иноземными послами  час за часом кружила одна и та же воинская 
часть, меняя оружие, коней и доспехи. Не увидел бы и еще одной, весьма 
любопытной достопримечательности Города царей… но об этом – позже.
             Каким чужим и чуждым, диким, омерзительным должен был казаться 
юному князю Царь городов!  Видел ли он его лишь из порта, или шел сквозь потные 
толпы на проспектах и площадях за «царевым мужем», все поводя левой рукой у 
пояса в бессознательной попытке опереться на рукоять отданного у ворот меча… И 
с каждым днем все меньше и меньше он понимал мать. Зачем они приехали в эту 
жару, вонь и гвалт, в эти застящие небо груды обтесанных камней над грязью 
улиц? Зачем терпят унизительное любопытство этих странных людей – слишком 
наглых для рабов, слишком трусливых и покорных для свободных?
             А действительно, зачем? Чего хотела добиться Ольга своим 
сватовством?
             Положение вдовы великого князя было крайне шатким. И обвинение в, 
по меньшей мере, соучастии в мужеубийстве, и не слишком знатное происхождение, 
и покровительство христианской партии (пусть и негласное, причем до поры 
крещение княгини было тайной даже для большинства христиан), и, наконец, ее 
противоречащие обычаю претензии на право мести за мужа и наследование ему, - 
все это отнюдь не упрочило ее полунезаконной власти. Больше того, 
противостояние христиан и язычников, не превращавшееся в гражданскую войну лишь 
оттого, что первые еще были слабы, а вторые – морально неготовы воевать с 
соплеменниками, пусть и богоотступниками, ослабляло всю Русь. Прекратились 
грозные походы, да и кто бы встал во главе русских дружин? Женщина? Или совсем 
юный отрок? Ослабление это мгновенно почуяли в Итиле. 
          Наш герой впоследствии освободит от хазар землю вятичей. Но она уже 
была освобождена от хазар Вещим Олегом! Когда же она снова попала под их 
власть? При Игоре? Вряд ли летописец упустил бы со вкусом расписать еще одно 
поражение князя-язычника. Вспомнить только, как он смакует гибель Игоревых 
дружин от византийских огнеметов и последнее поражение отца Святослава. По его 
смущенному молчанию можно догадаться, что славянское княжество, не иначе, 
отдала хазарам «премудрая» Ольга. А ведь княжество это не было ни бедным, ни 
отсталым – дань оно платило «по щелягу (серебряной монете) от плуга». То есть 
были и железные плуги, – а не деревянные рала –и серебро. Более того, хозяева 
Вятичской земли обретали власть над изрядной долей Волжского торгового пути.
          В пятидесятых годах  Х века чаши весов зыбкого баланса между 
христианами и язычниками раскачались еще сильнее. На Руси появилась новая сила, 
вполне готовая к войне с христианами любой крови. Какая именно, я расскажу чуть 
позже, а пока можем заметить – у княгини были все причины заметаться в поисках 
поддержки. Брак сына с византийской принцессой  отнимал бы сильный козырь – 
наследника законного государя – у язычников и давал христианам поддержку мощной 
державы. Может, и хазары остерегутся…
            Многие годы – почти два века – историки с придыханиями расписывали 
визит Ольги в Царьград, как невиданное достижение русской дипломатии. Надо же 
было вообще хоть что-то написать о равноапостольной княгине, кроме ее зверств! 
И вообще, о святых или хорошо, или ничего… Не стоит слишком потешаться над ними.
 В Российской империи покушавшегося на репутацию святой равноапостольной 
государыни ждали совсем не смешные последствия.
            Любопытнее, что после крушения империи прошло сорок девять лет, 
прежде чем М. В. Левченко обратил внимание на одно обстоятельство. А именно: 
Ольгу принимали  не как правительницу! «Армянские, иверские феодалы, венгерские