обществе же земледельцев гораздо больше детей, неспособных перенести испытания 
инициации, стало доживать до них. Так появились и умножились первые рабы. При 
чем же тут пленные? А вот при чем. Мы уже говорили, что гибель в бою считалась 
благой. Тот же, кто не принимал ее, в страхе бросал оружие, просил пощады – тот 
как бы показывал, что не полноценен, как взрослый, прошедший инициацию общинник.
 Он показывал, что он на самом-то деле не готовый к полноправной жизни взрослый 
ребенок, и просил его по-щадить, то есть признать чадом, ребенком, усыновить. 
Впоследствии он мог, пройдя обряд заново, снова вступить в круг взрослых, как 
равный – в новой общине, или в той, в которой родился. Об этом свидетельствует  
византиец Маврикий Стратег: «находящихся у них в плену славяне не держат в 
рабстве, как прочие племена, но, ограничивая срок рабства определенным временем,
 предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси 
или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей». Об 
обряде Маврикий не упоминает, да оно и понятно  - рассказывавшие ему про это 
византийские солдаты, выкупившиеся на свободу, меньше всего хотели сообщать 
соотечественникам, что в плену предавались языческим обрядам. Что до 
«определенного срока», то он, безусловно, включал какое-то время работы 
новоявленного «ребенка» на дворе своего приемного «отца»-славянина.
           Вот каково, сверху донизу, от жрецов до рабов, общество русов и 
славян времен моего героя. В целом же оно представлялось единым организмом. 
Более того, его слои, по вере язычников, возникли из различных частей Жертвы 
Рода:
     Оттого у нас в земле цари пошли - 
     От святой главы от Адамовой,
     Оттого  зачались князья-бояре –
     От святых мощей (зд. – плеч –Л. П.) от Адамовых,
     Оттого крестьяне православные – 
     От свята колена от Адамова. 
          Это снова из Голубиной книги. Она известна нам по поздним, XVII-XVIII 
веков записям, где древнего Рода заменяет то Христос, то Адам. Но первое 
упоминание о ней мы встречаем в житии Авраамия Смоленского, причем главного 
героя жития за знакомство с ней собираются отлучить от церкви. Как видно, в те 
времена языческая природа этого стиха была очевидна. Представление же об 
обществе, как едином теле, промелькнуло в летописи под 1015 годом: “согрешиша 
от главы и до ногу, еже есть от цесаря до простых людин”. Представление об 
обществе-теле имело две стороны. Во-первых, оно исключало “классовую вражду”, 
столь любимую марксистами. Помните, мы говорили об невероятном терпении 
индийских крестьян; в Индии, и только в ней, существовал точно такой же миф. 
Там три варны дваждырожденных, прошедших инициацию – брахманы-волхвы, 
раджанья-воины и вайшью-общинники – вместе с холопами-шудрами, родились из уст, 
рук, бедер и ступней Первочеловека-Пуруши. И самый нищий индийский крестьянин, 
выходя из тростниковой хижины в набедренной повязке к неизменным своим рисовым 
соткам, знал, видя вдалеке сияющую золотом процессию магараджи – он и магараджа 
части одного тела. Как же может нога бунтовать против руки или головы? С другой 
стороны, это предполагало окончательность и бесповоротность социальных различий.
 Ноге не стать головой, ни сдав экзамены, ни постригшись в монахи. Голова 
заботится о ноге, конечно, но советоваться с нею? Это только сейчас про иных 
людей, в чьем организме бесповоротно победила демократия, говорят, что он, мол, 
делает, как левая пятка захочет; но даже сейчас это говорят без особого 
одобрения.
          Правда, в дружинах проходили обучение воинскому делу молодые парни из 
сельских общин. Такие, пройдя инициацию, могли и в дружину попасть, но это было 
редкостью. У нас любят поминать, что, мол, простой крестьянин Илья Муромец стал 
во главе богатырской дружины. Но давно уже доказано, что мотив крестьянского 
происхождения Ильи – довольно поздний. В записанных в ХI веке ломбардских 
поэмах и уже упоминавшейся «Тидрек саге» могучий богатырь «Илья Русский», 
служащий «конунгу Вальдемару» и очень похожий на любимца наших былин – отнюдь 
не простолюдин. Он родич князя, а одна из ломбардских поэм, не обинуясь, 
называет его "король Илья". Да и в наших былинах сына Ильи зовут «Збут Борис 
королевич».  Скорее всего, это уже в позднемосковское время, незадолго до Петра,
 фантазия народных сказителей сделала любимого героя «своим».
             Между прочим, в романах о рыцарях Круглого Стола сэр Тор по 
происхождению – простой пастух. Ну и что? Следует ли из этого какая-нибудь 
особенная демократичность рыцарского эпоса или Средневековой Европы?
          Но даже если Илья и был изначально сыном простого пахаря, он в 
богатыри попал, благодаря волшебной силе странников – калик перехожих. А без 
чудес – как определялось положение, или, учено говоря, социальный статус на 
Руси? И тут нам приходят на помощь былины. В них постоянно говорится о «роде 
поповском», «роде боярском», «роде крестьянском». То есть положение в первую 
очередь определялось происхождением. Но ведь и в летописях князем может быть 
только человек «княжьего рода», а любой другой, даже боярин, сколько не тужься, 
в князи не выбьется. И так обстояло дело не только с князьями. В житии  
Феодосия Печерского говорится, что, когда будущий святой, сын княжьего 
служилого человека, одного из тех самых, воспетых «Словом о полку…» «курян - 
сведомых кметей», порывался заниматься постыдным для ратного человека сельским 
трудом (тот же Муромец после вступления на богатырскую стезю и не прикасается, 
скажем, к плугу), сородичи пеняют Феодосию: «Укоризну творишь себе и роду 
своему».  То есть и здесь общественное положение – не личное, а родовое.
          А как же личные качества, спросите меня вы, читатель. Отвечу – были 
времена, когда личных качеств в привычном нам смысле просто не было. Были