сказания о деятельности Рюрика, а летописец, плохо знавший шведский, принял 
традиционное окружение конунга за имена его братьев», писал Борис Александрович.
 Так и хочется спросить – какого еще сказания? Где оно, это сказание, если 
буквально все саги хранят мертвое молчание о восточноевропейской Руси до времен 
Владимира (рискну предположить – только в это время скандинавы, по проторенной 
вендами-варягами дорожке, начали проникать на Русь)? И почему сказание – 
шведское, если Рюрик – датчанин?  И почему летописец не смог перевести именно 
эти, не такие уж сложные, слова из  неведомого «сказания» - и в то же время 
пишет, что братья пришли «со своими родами и взяли с собой дружину», то есть 
переводит-таки якобы непонятые им слова? И с каких это пор «var» (обет, клятва) 
означает дружину?
         О многом хотелось бы спросить покойного академика. Но не будем – 
варяжский вопрос не был его сильной стороной. Другие же официальные 
«антинорманнисты» были ничуть не лучше. Так и хочется сказать – именно 
благодаря такой «борьбе» норманнизм и существует до наших дней! 
         Нельзя пренебречь и тем соображением, что северные славяне, по 
летописи, хотели найти князя, «иже бе владел нами и рядил ны по праву». Это «по 
праву» очень важно. У изгоя-наемника Рорика Ютландского не было, и не могло 
быть никаких прав на власть над вендскими колонистами в Восточной Европе.
          А был ли Рюрик? Сейчас так ставят вопрос не противники норманнизма, а 
иные его сторонники. То есть нельзя доказать, что Рюрик скандинав – заявим, что 
его вовсе не было. Но что тогда остается от всей варяжской легенды? Что 
вероятнее – приписывание реальному герою того, что он никогда не совершал, или 
обвинение в имевшем место происшествии вымышленного персонажа? Конечно, 
маленькая девочка может приписать ночной скрип половиц в коридоре страшному 
буке; но маленькие девочки обыкновенно не пишут летописи. Взрослые же люди чаще 
приписывают реальному лицу дела, которые он не делал – плохие (клевета), 
хорошие (лесть) или нейтральные (вранье). Проще говоря, если не верить в Рюрика 
– во что в этой истории вообще верить? Если Рюрик выдумка, то с тем же и даже 
большим успехом можно обратить в выдумку и сам приход русов (кто бы они ни 
были) с Варяжского моря. И тогда от норманнизма опять-таки ничего не остается.
          Поэтому будем все-таки исходить из того, что летопись писал печерский 
чернец, а не барон Мюнхгаузен. Но даже в этом случае мы немного сможем извлечь 
из нее сведений о конкретной родине братьев-варягов, не говоря уж про их 
биографии. Вот разве что имена…
          Имена младших братьев Рюрика тут нам не помощники. Во-первых, одно из 
них – явное славянское прозвище, и прозвище взрослого человека. Кстати, 
прозвище это не так уж фантастично, как может показаться. И дело даже не в 
сказочном герцоге Синяя Борода, и не в реальном викинге Торире с тем же 
прозвищем. В древнерусском языке слово «синий» обозначало совсем не тот цвет, 
что сейчас. Вспомните «синие молнии» и «синее вино» «Слова о полку…». Второе, 
наоборот, слишком непонятно, чуждо и славянским, и скандо-германским корням. 
Можно, конечно, сблизить его с названием древнего племени треверов в Средней 
Европе, или с именем краинца Трубера (в некоторых летописях брата Рюрика зовут 
Трубор), но ясности это не внесет.
          Ясность вносит имя «старейшего» брата. Подобные имена мы встречаем у 
поляков (Ририк), у чехов (Рерик), но больше всего в том самом «углу» Варяжского 
моря, куда нас снова и снова приводит поиск истоков Руси. Там мы встречаем не 
только онемеченного славянина Петера Рерига. Там речка Рерик.  Там город Рерик 
– ныне Мекленбург. Там целый народ рериков. Собственно, это одно из его 
названий. А другое…
          Ободриты.
          Прикажете опять считать совпадением? Ну раз, ну два, так ведь не 
постоянно же! «Случайно» летописец не упомянул сильнейшее славянское княжество 
Полабья, «случайно» поместил своих варягов на занимаемое им место. «Случайно» 
приписал происхождение от этих варягов новгородцам с их ободритской речью, 
ободритскими черепами, стрелами, посудой, стенами Детинца и хлебными печами во 
дворах. «Случайно» Феодосий приписывает «латинам» в варяжской стране дела, 
которые они тогда творили в землях ободритов. «Случайно» «марка Верингов» 
включала в себя ободритские земли. «Случайно» пересеклись на Дунае пути ругов – 
верингов-федератов Римской империи, летописных «дунайских варягов» и ободритов. 
И вот, наконец, имя первого варягорусского князя «случайно» совпадает с другим 
именем ободритов и названием их столицы. Тут самый тупой Лейстред насторожился 
бы. 
         Сколько можно пренебрегать фактами, нагло обвиняя оппонентов в 
«незнании источников» и «игнорировании» их «прямых сообщений» («Держи вора!»)? 
Но фактам, этому «воздуху науки», нет доступа под крышку Магометова гроба. 
Норманнизм в «воздухе науки» не нуждается.
          Выводы? Выводы делайте сами, читатель.
          Рерик не бессмысленное заимствование или наследство прежних, 
неславянских хозяев края. На западнославянских языках рарог, рерик – Сокол. На 
Руси, кстати, были и крепость Сокол, тезка столицы ободритов, и речка Сокол. А 
что естественнее для нашего эпоса, для былин и баллад, чем наречение князя, 
витязя – соколом? Это так же естественно как для норманнского скальда величать 
воспеваемого героя  «евур» – вепрь. Вот этого эпитета в наших былинах не 
встретишь. А в языке скальдов редко встречаются упоминания сокола. В основном 
либо в иносказательных названиях – кеннингах – женщин, связанных с соколиной 
охотой, либо в кеннингах ворона («сокол Одина», «сокол трупов»). И лишь один 
раз скальд Гутхорм Синдри, славя своего конунга, Хакона Доброго,  упомянет, что 
тот попирал «вендского сокола». А перед тем говориться, что конунг «убивал