ялись, но все же они имели значение, особенно для 
тех областей Южной Италии, куда вторглись африканские мусульмане – воинственные 
берберы, занимавшиеся работорговлей и грабежом.
   Даже в жестокие годы иконоборчества римские папы участвовали в церковных 
делах Византии, по мере сил поддерживая защитников икон. Фактически 
независимость от Константинополя, подаренная римскому престолу Каролингами, не 
мешала существованию суперэтнического единства: греки были дома в Риме и Париже,
 а франки – в Фессалониках и Эфесе. Теология там и тут была одна – 
полупелагианство, т. е. православие.
   Но в 858 г. константинопольским патриархом стал Фотий, которого не признал 
папа Николай I. За спором последовало отлучение Фотия в 863 г., не признанное 
на Востоке. В 867 г. Константинопольский собор предал папу анафеме, объявив его 
вмешательство в дела восточной церкви незаконным. Так возник раскол церквей.
   Не нужно полагать, что неуступчивость Фотия и Николая, или спор о filioque, 
или притязания пап на юрисдикцию в Иллирии и Сицилии были причиной раскола. Все 
эти мелочи были быстро улажены. Узурпатор Василий I Македонянин низложил Фотия, 
а строптивый папа Николай I умер в том же 867 г. Богословский спор был отложен 
и на время забыт. Сицилию захватили берберы, Иллирию – венгры. Официальное 
примирение византийской церкви с папским престолом около 900 г. уже ничего не 
изменило.
   Церковный раскол был важен не только сам по себе. Он превратился в символ 
отделения Запада, где в IX в. произошел взрыв этногенеза, от ортодоксального 
Востока. Франки и латины стали чужими для греков. Они пошли по новому, 
оригинальному пути развития. Этносы, возникшие в это столетие на берегах 
Северного моря и Бискайского залива, открыли небывалые формы общежития и 
восприятия природы и истории и предпочли их прежним не за то, что они были 
лучше, а потому, что они были свои. Инерция общей христианской культуры еще 
долго обольщала души современников, упорно не хотевших замечать грустную 
действительность.
   Итак, Византия превратилась из империи с претензиями на ведущую роль в 
наследии Рима в небольшое малоазийское царство, где императором сделался 
армянин, привлекший на службу своих земляков. А поскольку армяне привыкли 
героически отстаивать свободу и веру против мусульман, то друзья последних, 
иудеи, стали недругами Византии.
   Теперь можно обобщить наблюдения. Иудео-Хазария была в дружбе со всеми 
имперскими режимами: поздней Тан, Каролингами и их преемниками в Германии – 
саксонскими Оттонами, Аббасидами – и во вражде со всеми средневековыми 
народностями: армянами, грузинами, шиитами халифата, поскольку они представляли 
интересы завоеванных племен, печенегами, турфанскими уйгурами и славянами, т. е.
 Киевским каганатом.
   И это не случайно. Здесь имеет место социальная близость деспотических 
режимов, противопоставленных ходом истории природным процессам образования 
этнического многообразия. Борьба этих двух принципов была ведущим 
антагонистическим противоречием эпохи VIII – X вв. И тут иудео-хазарам опять 
повезло. В игру вступил новый партнер – варяги, навербованные из скандинавских 
викингов.

   Четыре каганата
   В начале IX в. на берегах Северного моря появились страшные разбойники из 
Скандинавии – викинги, внутри Западной Европы начали выделяться новые народы, а 
в Астурии произошла первая, неудачная попытка реконкисты – обратного завоевания 
Пиренейского полуострова. Если соединить эти области с синхронным появлением 
возникшей активности воображаемой линией (или лучше полосой), то мы получим ось 
нового пассионарного толчка, полностью проявившегося в течение IX в.

   В этот век состояние Восточной Европы характеризовалось Людовиком Немецким в 
письме к Василию Македонянину (871) как сосуществование четырех каганатов [61 - 
Каган (тюрк.) – суверенный государь. Буквально: «великий» на сиу-дакотском 
языке (wakan) [см.: 36, с. 16; 28, с. 123—125].]: Аварского [62 - Людовик имел 
в виду остатки этноса подлинных аваров (обров), уцелевшие после поражения, 
нанесенного им франками в 795 г. Эти авары продолжали жить в Паннонии под 
властью собственного кагана еще в середине IX в. [9, т. V, с. 432].], 
Нормандского (т. е. Русского), Хазарского и Болгарского (на Дунае, ибо камского 
Великого Булгара Людовик не знал). Эти каганаты, как и три империи (включая 
халифат), были наследием минувших пассионарных толчков. Им предстояло выдержать 
удар от новой вспышки этногенеза. Поэтому, прежде чем перейти к рассказу о 
главной трагедии начавшейся эпохи, рассмотрим физиономии ее действующих лиц и 
взвесим их возможности и стремления.
   Значение Аварского каганата, ограбленного франками и стесненного славянами, 
было минимально. Но все-таки это был барьер, сдерживавший агрессию немецких 
феодалов на рубеже Среднего Дуная.
   Неизмеримо лучше было положение Болгарского каганата, потому что первые 
болгарские ханы Аспарух и Крум не обострили отношений со своими славянскими 
подданными, а, наоборот, объединились с ними против греков. Постепенно болгары 
вовлеклись в европейскую политику, то поддерживая моравских славян против 
немцев (863), то посылая вспомогательные войска Людовику Немецкому против 
феодалов (863). Болгарскому князю Борису мешала лишь его языческая религия, и 
он сменил ее на православную (864). Это сделало Болгарию противником папства и 
немецкого королевства, но и союз с Византийской империей был скоро нарушен. В 
894 г. наследник Бориса Симеон начал войну с греками, которая измотала обе 
стороны, без ощутимых результатов для Болгарии.
   Большие неприятности причинили болгарам мадьяры, отступившие от хазар и 
нанятых теми печенегов в низовья Днепра в 822—826 гг. Однако печенеги оказались 
неудобными для хазар союзниками и около 890 г. хазарское правительство 
заключило мир с мадьярами и греками против печенегов и болгар. Последние 
одержали победу над хазарами, но потерпели большой урон от мадьяр, 
переправившихся в 893 г. через Дунай и захвативших множество пленных. Симеон, 
царь болгарский, ответил на это таким ударом, что мадьяры покинули с