ли телеги, нагруженные скарбом, и горских женщин, сидящих на грудах 
домашних вещей. Они неторопливо ехали на юг, где вдали синели силуэты отрогов 
Кавказа. «Что случилось?» – спросили мы, и они охотно объяснили, что за ночь 
Терек прорвал дамбу где-то ниже Грозного и они уходят от наводнения. На лицах 
их не было и тени беспокойства. Вода разливается по равнине медленнее, чем идет 
шагом лошадь. Если даже вода их нагонит, они успеют проехать по мелководью до 
спасительных гор. Но нам стало невесело. Там, где лошадь пройдет без труда,– 
машина увязнет, а перспектива сидеть неделю на крыше кабины среди моря глубиной 
в человеческий рост нам отнюдь не улыбалась. Посоветовавшись, мы повернули 
назад и вовремя. Речка глубиной по колено успела превратиться в широкую реку и 
ширилась на глазах. Мелкая вода плескалась во всех низинах, незаметных до этого 
простому глазу. Шофер дал газ и сделал огромный крюк, чтобы выбраться на шоссе. 
Когда мы переезжали мост обратно, нас предупредил мостовой сторож, что 
переправу вот-вот закроют, и поздравил с тем, что мы успели выбраться.
   Впрочем, нам повезло дважды. Стало наконец понятно, почему древние географы 
«Каспийскими воротами» называли Дарьяльское ущелье [7, с. 63], а не проход 
вдоль берега Каспийского моря около Дербента, и почему арабские полководцы для 
вторжений в Хазарию предпочитали трудный путь через горные перевалы, а не 
равнину дельты Терека и Сулака, лежащую между Дербентом и Хазарией [там же, с. 
360, 399]. В те времена, когда берега Терека и Сулака не были укреплены и эти 
мощные реки блуждали по равнине, опасность от наводнений была бесконечно 
большей, чем в наше относительно сухое время. Разливы были водным барьером, 
непроходимым даже для конницы. Можно перейти вброд реку, но нельзя двигаться по 
пояс в воде десятки километров. Люди и лошади устанут и будут валиться и тонуть 
даже в мелкой воде. Сами хазары для набегов на Дербент могли выбрать сухое 
время, и, как местные жители, они знали дороги, где вода была не страшна. Но 
чужеземцам форсировать разливы рек было не по силам, и они вторгались из 
Закавказья через горы, чтобы разграбить богатый город Семендер, преграждавший 
им путь в глубь страны.
   Но если так, то искать Семендер и окружавшие его хазарские поселения надо не 
ниже, а выше Кизляра, решили мы, повернули нашу машину к станице Гребенской, 
лежащей на окраине песчаных дюн, называемых здесь «бурунами», и возобновили 
поиски.

   Буруны
   Цепь песчаных гряд тянется вдоль автомобильного шоссе, соединяющего Кизляр с 
Грозным. Местами они отделены от шоссе сухой степью, а кое-где подходят к нему 
почти вплотную. Найдя такое место, мы, остановив машину, подошли к песчаной 
гряде и остановились в изумлении. Всюду среди сухой травы, окаймлявшей подножие 
бурунов, и на желтом песке склона лежали черепки лепной посуды. Их было 
нетрудно узнать: часть их была, несомненно, сарматского времени, часть очень 
походила на наши хазарские находки в дельте Волги.
   Пользуясь хорошей дорогой, мы быстро объехали всю южную окраину бурунов до 
излучины Терека, западнее которой стоит город Грозный. При этом мы совершали 
планомерные вылазки через каждые 10—12 км. Мы нашли не только керамику, но и 
древние погребения в песках, раздутых нашим верным помощником – ветром. Ведь 
бо?льшая часть тяжелых предметов, оброненных или брошенных на поверхности, с 
течением времени проседала сквозь мелкий песок, и только ветер, обнажавший то 
там, то здесь суглинистую почву материка, помогал нам найти следы древней 
культуры.
   Постепенно картина прояснилась. Поселения сарматского и хазарского времени 
располагались исключительно по южной окраине песков, а глубже попадалась только 
красная, тонкостенная ногайская керамика, оставленная кочевниками, пригонявшими 
свои стада с берегов Кумы на весенние пастбища. Но и ее было очень мало, потому 
что большую часть года эта раскаленная солнцем пустыня была безлюдна. Вставал 
вопрос: почему на окраине бурунов в первом тысячелетии н. э. было население 
более густое, чем даже сейчас. С чем это могло быть связано?
   Представим себе климатические условия того времени, когда здесь жили оседлые 
хазары. Ведь это была эпоха повышенного увлажнения степей. Терек метался не 
только по правому берегу, но заливал те места, где ныне стоят казачьи станицы и 
хутора переселенцев с Украины. А если так, то, значит, хазарские поселки должны 
были располагаться выше уровня возможных наводнений. Вот почему мы находим их 
следы там, где теперь, в относительно засушливую эпоху, не имеет смысла строить 
дома. Итак, география подтверждает данные археологии, и они, обе вместе, 
позволяют историку восстановить картину прошлой эпохи – времени хазарского 
процветания.
   Хазары жили в тех же местах, где ныне живут гребенские казаки, оседлое племя,
 говорящее на русском языке [53, с. 60—61]. По легендам, хранящимся в народной 
памяти, предки гребенских казаков поселились в этих местах еще задолго до Ивана 
Грозного (1533—1584) и помогли его воеводам построить крепость Терки на границе 
с воинственными горцами Дагестана и Чечни, мусульманами и врагами христиан. В 
XVI в. на Кавказ тянули свою руку энергичные кызылбаши, подчинившие себе 
изнеженную Персию, но Терек стал границей для притязаний шахов Сефевидов. 
Вспомним, что за 700 лет перед этим на этом же рубеже хазары остановили натиск 
арабов при аналогичном соотношении сил. Совпадение обстоятельств не могло быть 
случайным. Терская Хазария могла лежать только там, где до сих пор стоят 
станицы гребенских казаков.
   Но это только гипотеза! Это ход мысли, подсказанный общими представлениями о 
соотношении эпох, о взаимодействии природы и людей, о смене влажных и сухих 
периодов! Нет, для