ю 
нашего времени; ведь у нас родные и друзья обращаются к покойнику, а у тех было 
наоборот.
   Вера в посмертное существование была настолько сильна и отчетлива, что в 649 
г. Ашина Шоно (Волк), один из самых видных кавалерийских генералов империи Тан, 
на похоронах императора Ли Шиминя, бывшего его личным другом, хотел заколоться, 
чтобы не разлучаться с любимым вождем. Китайские вельможи, скептики и циники, 
не допустили самоубийства [93, с. 178].

   Такое отношение к смерти влекло за собою жестокий обычай человеческих 
жертвоприношений. На похоронах Истеми-хана в 576 г. было убито четыре 
военнопленных, чтобы сопровождать хана в посмертном существовании (Менандр в 
книге «Византийские историки» [16, с. 421—422]). Археологической проверке это 
свидетельство не поддается, потому что огонь не оставляет после себя ничего, но 
аналогичный обычай был у телеских племен, близких по языку и быту к тюркютам, а 
их погребения тоже найдены в нашем могильнике.
   Телесцы, не менее храбрые и неукротимые, чем тюркюты, были не войнолюбивы, а 
вольнолюбивы. Их идеалом была не победа над врагом, хотя они одержали их немало,
 а пастьба скота на приволье степей, песни и сказки у очага в юрте, и поэтому 
они проявляли огромный интерес к любой чужой культуре, кроме китайской. Их 
обряд погребения был иным, тоже не похожим ни на какой другой. «Мертвых относят 
в выкопанную могилу, ставят труп посередине, с натянутым луком, опоясанный 
мечом, с копьем под мышкою, как будто живой; но могилу не засыпают» [14, т. I, 
с. 216]. Подобных могил до сих пор в Центральной Азии не найдено, и немудрено, 
потому что труп растаскивали птицы и волки. Но на бугре Степана Разина 
могильная яма в легкой супеси заплывала быстро, и нам удалось обнаружить четыре 
телеских погребения.
   Телесца очень трудно не узнать. Вертикальное положение, приданное трупу, 
сохранялось недолго. Тело сгнивало, а кости падали на дно неглубокой могильной 
ямы. Самое досадное для археолога, что при этом обряде в первую очередь 
портился череп, наиболее открытый дождю и ветру. Сохранялись тазовые кости, по 
которым можно установить, что похоронены были мужчины.
   Едва мы решили загадку перепутанных костяков на западном конце бугра, как 
были поражены находкой ценной, но малоприятной. Рядом с остатками телесца лежал 
скелет женщины, у которой шейные позвонки были смещены. Бедняжке свернули шею. 
Такая же девица была найдена на восточной половине кладбища. Обе были без вещей,
 может быть, их отправили на тот свет сопровождать повелителя нагими. А вот 
лошадиных костей не оказалось. Видимо, в походе лошадь ценилась дороже пленницы.
 Ведь телесцы были не на родине, а на войне.
   Еще интереснее оказалось третье погребение в могиле глубиной 0,75 м, где 
были перемешаны кости зрелого мужчины с костями коня. Скелета девушки рядом не 
оказалось, хотя это не было исключено. Возможно, что он был сдан современными 
предприимчивыми аборигенами в утиль. В этом погребении наибольшую сложность 
представляло то, что наряду с телеским обрядом были видны следы огня: много 
золы и кости слегка обожжены. По-видимому, этот воин был особо любим своим 
командиром и они почтили его огненным очищением, в котором отказывали простым 
ополченцам из союзных племен. Западные тюркюты умели ценить доблесть и верность 
своих иноплеменных соратников. Поэтому их династия так долго продержалась на 
престоле, сначала в Семиречье, а потом на Волге. И в самом деле, система 
объединения орды, т. е. войска, составленного из богатырей, и родоплеменных 
союзов, где было не меньше храбрых воинов, нуждавшихся только в организации, 
была выгодна для обеих сторон. Эта система, носившая название «эль» [29], 
позволяла кочевникам долго отбивать нападения цивилизованных соседей с юга и 
востока, ибо, как известно, цивилизация не всегда связана с миролюбием и 
справедливостью. А кочевники имели право жить в родной степи, не подчиняясь 
захватчикам.
   Печенег был почти дома, и потому определить, что найденный нами скелет 
старика с конем не может быть никем иным, оказалось несложным [65, с. 153—156]. 
Впрочем, сказать «с конем» – значит, допустить преувеличение. Большая часть 
старого, пятнадцатилетнего коня была, видимо, съедена на поминках, а в могилу 
положены только голова с уздечкой да четыре ноги. Это было тоже «сопровождение»,
 но оно кажется более приемлемым, нежели убийство пленных девушек. Пусть лучше 
в могилу кладут вещи, как, например, этому печенегу положили седло с круглыми 
стременами. Сразу стало ясно, что он носил мягкую обувь вроде ичигов, потому 
что, когда у всадника есть сапоги на твердой подошве, он предпочитает стремена 
с прямой подставкой. И седло и стремя подсказывают своими формами, что этот 
печенег попал на Волгу с востока, из Рын-песков, еще задолго до того, как его 
потомки пробрались к берегам Днепра и убили там князя Святослава в 972 г. С тех 
пор у нас держится дурное отношение к печенегам, хотя за тысячу лет можно и 
пересмотреть проблему. Правда, печенегов не хвалят, кроме русских, еще и 
греческие хронисты, и весьма скептически о них отзываются арабские и персидские 
географы, потому что от печенегов всем этим народам досталось изрядно. Но так 
ли уж они правы? Мне невольно вспомнилось стихотворение Саади, которое я тут же 
перевел.


     Когда-то я в книге какой-то читал,
     Что некто во сне Сатану увидал.
     Тот был кипариса стройнее на вид,
     И свет исходил от прекрасных ланит.
     Сказал человек: «О отец суеты!
     Пожалуй, красивее ангелов ты,
     А в банях украдкой рисуют себя,
     Противно и гадко рисуют тебя».
     Тут див, испустивши рыданье и вздох,
     Ответил: «Ты видишь, не так уж я плох.
     Во мне безобразного нет ничего,
     Но кисти в руках у врага моего».


   Подумать только, сколько исторического хлама несем мы в своем сознании, даже 
не подозревая об этом. Мы мыслим привычными категориями симпатий и антипатий, 
совсем забыв о том, как и почему они возникли, даже