еней», освоенная 
человеком в эпоху верхнего палеолита.
   На берегу одного из этих соленых озер мы обнаружили находку, оставившую 
равнодушным меня, но весьма заинтересовавшую моего спутника. Там лежали 
кремневые отщепы, раздробленные кости и несколько плиток сланца толщиною около 
0,5 см, неправильной формы.
   Это была типичная палеолитическая стоянка, ничем не замечательная, кроме 
того что сланцевые плитки были, согласно геологическому определению А. А. 
Алексина, принесены с Кавказского хребта.
   Картина была ясна. Люди шли за отступавшим морем, находя в мелких озерах 
пищу: рыбу, моллюсков, раков и яйца водоплавающих птиц. Найденный нами материал 
был столь маловыразителен, что уточнить дату отступления моря было невозможно, 
но важно было то, что так высоко воды Каспия стояли только в эпоху палеолита, а 
отнюдь не в интересующий нас исторический период. Аналогичные находки были 
сделаны нами еще два раза, но они ничего не прибавили к первому выводу, важному 
лишь для геолога-четвертичника, а отнюдь не для историка средних веков.
   Южнее «области подстепных ильменей» расстилается широкая равнина, так 
называемые Черные земли. Это дно Каспийского моря, обсохшее в доисторический 
период. С запада его ограничивают отроги Калмыцкой степи, с востока оно плавно 
переходит в Каспий. Даже береговую линию трудно определить, так как она зависит 
от направления ветра. Западный ветер отгоняет воду, обнажая дно, восточный 
пригоняет огромные массы воды, затопляя побережье иногда на добрый десяток 
километров.
   Название «Черные земли» дано этой мрачной равнине из-за того, что зимой 
здесь выпадает очень мало снега, который смешивается с тонкой пылью и песком.
   Однако именно в зимнее время сюда пригоняют на пастбища овец из Дагестана и 
Калмыкии. Житник и белая полынь, произрастающие в этой волнистой степи, лучший 
корм для овец, а малое количество снега не препятствует пастьбе. В это время 
равнина оживает, но ненадолго. Летнее солнце выжигает не съеденную овцами траву,
 и местность превращается в пустыню, затем, осенью, проходят дожди, затопляющие 
низины и превращающие дороги в грязевые потоки. После дождей степь оживает, и в 
сентябре овцы снова нагуливают жир, необходимый для того, чтобы перенести 
нелегкую зиму.
   Без Черных земель и примыкающих к ним ногайских степей трудно было бы 
представить себе экономику прикаспийского скотовода в любую эпоху, но 
отсутствие источников пресной воды обусловило здесь отсутствие поселений, а тем 
самым и могильников, потому что близких людей хоронили около своих домов, а не 
на чужбине, хотя бы и освоенной для скотоводства. С точки зрения археолога, 
Черные земли были пустыней, очень полезной, но для постоянного пребывания людей 
непригодной.
   Мы ехали ранней осенью и остро ощущали абсолютное безлюдье, полное 
отсутствие жизни. Только около дороги две находки керамики хазарского времени 
показали, что и тысячу лет назад через эту равнину проходили люди. Но то, что 
они не жили в этих местах, было очевидно.
   Дальше искать было нечего. Добраться до Терека мы не могли и повернули назад,
 в Астрахань, теперь уже твердо зная, что если даже хазары владели равнинами 
Северо-Западного Прикаспия, то жили они в других местах, более приветливых и 
удобных.

   Пустыня
   Прохладным, но ясным сентябрьским утром наша машина быстро проехала через 
мосты волжских протоков и некоторое время мчалась по уже знакомому нам берегу 
Ахтубы. Затем она повернула на восток, и мы оказались среди широкой равнины 
восточной дельты. Как она не похожа на центральную дельту! Уменьшение 
количества воды, несомой Волгой, за последние полтора века превратило эту 
местность в сухую степь. Орошается она последним непересохшим протоком – 
Кигачем – мощной рекой, окаймленной ивами и зарослями камыша. Около Кигача еще 
есть зеленые пятна лугов, но большая часть равнины суха. Между пологими 
бэровскими буграми, ограничивающими эту равнину с севера, врезаны продолговатые 
озера, остатки былых протоков Волги, превратившихся в старицы. Эти озера, 
которые здесь называют «ильмени», солоноваты, так как давно уже перестали быть 
проточными. Но они были такими, и в доказательство этому мы обнаружили на 
вершине одного из бэровских бугров большое скопление керамики. Значит, люди, 
жившие здесь, имели пресную воду. Керамика оказалась принадлежащей двум 
периодам. Одна часть имела архаические черты и, возможно, относилась к 
бронзовому веку, а вторая была хорошо знакомая, грубая, лепная керамика из 
черного теста с дресвой, плохо обожженная, так что прокалились и побурели 
только поверхности стенок сосуда, а в середине глина осталась черной. Когда 
рассматриваешь эту керамику в изломе, то она кажется трехслойной, с внутренней 
черной прокладкой. Таким получается сосуд, обожженный на костре. Такая керамика 
встречается в Прибайкалье, Казахстане, Туркмении и даже была найдена на Дону 
при раскопках хазарской крепости Саркел. Она четко датируется VII – Х вв., а 
широкое ее распространение указывает на культурную близость многочисленных 
тюркских племен, кочевавших в это время по степям Евразийского континента. В 
VII – Х вв. в заволжских степях обитали гузы, и поэтому не было никаких 
сомнений, что мы нашли их стоянку.
   По существу, эта находка была первой, достаточно выразительной и 
датирующейся за пределами дельты Волги. За ней пошли другие. В полупустыне, 
прилегающей к дельтовой равнине, около грязевых сопок урочища Азау, гузская 
керамика стала встречаться часто. На этом плоскогорье навеянный песок неглубок, 
и ветер легко раздувает его до темно-бурой материковой почвы, образуя так 
называемые котловины выдувания. Почти в каждом выдуве мы находили иногда 
нескольк