рынках, наживая огромные барыши. Положение рабов не было суровым, как, скажем, 
в античном мире. Челядин входил в родственный коллектив на правах младшего 
члена. Рабство ограничивалось определенным сроком, после которого невольник, 
приобретая свободу, мог вернуться в свою землю или остаться у бывших хозяев, но 
уже на положении свободного. В науке подобный стиль отношений между 
рабовладельцами и рабами получил наименование патриархального рабства. 
Необходимо помнить, что рабство в восточнославянском обществе, будучи укладом, 
играло довольно скромную социальную роль и основ родового строя не подрывало.
     Обрисованная нами общественная и социальнополитическая организация 
восточных славян VIIIIX столетий олицетворяла высший и, вместе с тем, 
последний этап развития родоплеменных отношений, после которого настала эпоха 
кризиса родоплеменных устоев и формирования новой социальной системы.
     Показателем наступающих перемен может служить последующая политическая 
история восточного славянства. Конец IX, X век характеризуются подчинением 
древлян, северян, радимичей, вятичей, уличей и других союзов племен Киеву. В 
результате под гегемонией полянской столицы сложился грандиозный «союз союзов», 
или суперсоюз, охвативший территориально почти всю Восточную Европу. Киевская 
знать и поляне в целом использовали эту новую политическую организацию как 
средство для получения даней, как источник рабов и военных отрядов, необходимых 
Киеву для устройства завоевательных походов, обогащавших полянскую общину. 
Эксплуататорская сущность этой организации вполне очевидна. Любопытно отметить, 
что рядилась она в традиционные формы межплеменных отношений. В общественной 
жизни новое нередко рождается в старой оболочке.
     Осуществляемая Киевом эксплуатация периферийных племен ускоряла распад 
родоплеменного строя и тем самым предопределяла крушение восточнославянского 
суперсоюза. В конце X века киевская знать всеми силами стремилась сохранить 
свое господство над покоренными племенами. Но остановить исторический процесс 
ей, разумеется, не удалось.
     Среди самих полян в конце X века исследователь наблюдает глубокие 
социальные сдвиги, знаменующие упадок родовых связей. В Киеве встречаются нищие 
и убогие люди, появившиеся вследствие разложения родовых коллективов. Из них 
выросла новая разновидность рабства — древнерусское холопство. Образование 
холопства, формируемого за счет соплеменников, а не чужеземцев, как это было 
при возникновении челядинства, стало мощным фактором распада родовых отношений. 
По свидетельству летописца, в Киевской земле во времена правления Владимира 
Святославича, крестившего Русь, умножились разбои. Следовательно, традиционная 
родовая защита уже не обеспечивала внутреннего мира, что также говорит о 
кризисном состоянии родовых отношений.
     Таким образом, X век в истории восточного славянства был переломным. В 
этот насыщенный социальными коллизиями век киевская знать и полянская община 
приняли решение о введении на Руси христианства. Но чтобы яснее понять 
историческое значение и причины «крещения Руси», необходимо ознакомиться с тем, 
когда и при каких обстоятельствах появились первые христиане в 
восточнославянском обществе.
     В русской клерикальной литературе прослеживается явная тенденция удревнить 
историю христианства на Руси и тем самым поднять авторитет церкви. Еще в 
средневековье оформилась теория пятикратного крещения Руси, проводившая лестную 
для отечественного православия мысль, будто Христос крестил Русь кровью пяти 
своих ран. Согласно этой фантастической теории, славяне приняли крещение: 1) от 
апостола Андрея; 2) от Мефодия и Кирилла; 3) от константинопольского патриарха 
Фотия; 4) от княгини Ольги; 5) от князя Владимира Святославича. Для официальных 
историков церкви и богословов пятикратное крещение Руси было настолько 
привлекательным, что о нем писали без тени сомнения даже в прошлом столетии [31.
 Макарий. История христианства в России до равноапостольного князя Владимира. 
СПб., 1868. С. 143144.], хотя В.Н.Татищев веком раньше высказал по этому 
поводу серьезные «сумнительства».
     Современные богословы поступают осторожнее. Они говорят о деятельности 
апостола Андрея и других святых как о предыстории введения христианства на Руси.
 Например, в одном церковном издании, предназначенном для массового читателя, 
сказано: «Русская церковь свято хранит предание о том, что святой апостол 
Андрей Первозванный посетил нашу землю и благословил ее будущую великую 
христианскую церковь. Он проповедовал сарматам, тавроскифам в будущей 
ПриазовоЧерноморской Руси и основал храм в Херсонесе (Крымская Скифия), первый 
на востоке Европейского континента». Затем на сцену выходит «живший в пределах 
нашего отечества» Климент, который «укрепил духовное наследие апостола Андрея, 
умножил число христианских общин в Тавриде, ревностно заботясь об устроении 
церковной жизни». И вот готов вывод: «Благодать священства каждого русского 
пастыря духовно восходит к апостолу Андрею Первозванному и через 
священномученика Климента — к апостолу Петру». [32. Русская православная 
церковь. М., 1980. С. 8.] Это банальный прием, когда недостаток конкретных 
фактов компенсируется туманными рассуждениями из духовной области, где все 
возможно, но все беспочвенно.
     Беспристрастный источниковедческий анализ сказания о «посещении» Руси 
апостолом Андреем показывает, что это не более чем фикция, что понимали даже 
некоторые церковные историки XIX века. Е.Е. Голубинский, чутко уловивший 
идеологическую направленность этого сказания, квалифицировал его как «вовсе 
неудачный вымысел». [33. Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т. 1, первая 
половина тома. М., 1880. С. 9.] И тем не менее до настоящего времени церковная 
традиция связывает начало проповеди слова Христова в России с Андреем 
Первозванным. «Мы, русские православные христиане, — пишет И. Шабатин, — имеем