Киеве отмечалось пиром, на котором веселились митрополит Никифор, епископы, 
игумены и миряне. Крещение людей так же выливалось в языческие пиршества. 
«Повесть о водворении христианства в Муроме» рассказывает, что обращение 
муромцев в христианство сопровождалось грандиозным пиром, на который сошлись 
все от мала до велика, то есть от знатных до простых. Три дня в городе 
продолжалось застолье.
     Нравственная атмосфера, царившая в монастырях, не всегда соответствовала 
идеалам братолюбия, которым похвалялись православные писатели. Даже в киевском 
Печерском монастыре, который слыл на Руси как вместилище смирения, кротости и 
святости, разыгрывались непристойные сцены взаимной вражды и ненависти, 
равнодушия к страданиям ближнего. Не случайно в Патерике содержится специальный 
рассказ «О двух враждовавших между собою братьях, Тите попе и Евагрии дьяконе». 
Тит и Евагрий настолько возненавидели друг друга, что «не хотели один другого и 
в лицо видеть. Много раз братия молила их примириться между собой, но они и 
слышать не хотели. Когда Тит шел с кадилом, Евагрии отбегал в сторону от 
фимиама; когда же Евагрии не отбегал, Тит проходил мимо него, не покадив. И так 
пробыли они многое время…» [18. Художественная проза Киевской Руси XIXIII вв. 
С. 168.]
     Монахи, пораженные тяжкими болезнями, лежали в кельях без ухода и 
присмотра. В Патерике читаем о «многострадальном» отце Пимене, который долгие 
годы был прикован к постели. Иноки, приставленные служить больному, «гнушались 
им и много раз по два и по три дня без пищи и без питья оставляли его». [19. 
Там же. С. 224.]
     Различное имущественное положение иночествующей братии культивировало у 
монахов сугубо земные чувства и страсти, причем отнюдь не назидательные. 
Богатство в обителях чтили, а бедность, напротив, презирали. Патерик вспоминает 
одного христолюбца, много раз хотевшего постричься, «но по нищете его братия 
пренебрегала им», хотя это был достойный человек. [20. Там же. С. 225.] В том 
же памятнике говорится о монахе Афанасии, отличавшемся жизнью святой и 
богоугодной. Но вот после длительной болезни он умер. «Два брата отерли мертвое 
тело, увили, как подобает, покойника и ушли. Заходили к нему некоторые другие, 
но, видя, что он умер, также уходили. И так покойник оставался весь день без 
погребения: был он очень беден, ничего не имел от мира этого и потому был в 
пренебрежении у всех». [21. Там же. С. 159.]
     Среди чернецов наряду с бедными встречались и очень богатые. К их числу 
принадлежал некий Арефа, который большое богатство укрывал в келье своей и 
«никогда ни одной цаты [мелкой монеты], ни даже куска хлеба не подал убогому, и 
так был скуп и немилосерден, что и самого себя морил голодом. И вот в одну ночь 
пришли воры и покрали все имение его. Арефа же тот от великой скорби о своем 
золоте хотел сам себя погубить, вину возложил на невинных и много мучил их без 
правды». [22. Там же. С. 167.]
     Эпизод с Арефой свидетельствует о воровстве как факте заурядном в жизни 
Печерского монастыря. Поэтому монахи с легкой душой отлучались лишь из тех 
келий, в которых «не было ничего, что можно было бы украсть». [23. Там же. С. 
187.]
     Ведя в монастыре «благую жизнь», иноки нередко заботились не столько о 
душе, сколько о земной славе. Жил в Печерском монастыре брат Никита. «Этот инок,
 желая, чтобы славили его люди, дело великое замыслил и начал проситься у 
игумена войти в затвор», то есть закрыться в пещере.
     Весьма многозначительна история с черноризцем Еразмом, который «имел 
большое богатство, но все его истратил на церковные нужды: оковал много икон… И 
дошел до последней нищеты, и все стали пренебрегать им. И стал он отчаиваться, 
что не получит награды за истраченное богатство… И стал он не радеть о житии 
своем, во всяком небрежении и бесчинстве проводил дни свои». Значит, не ради 
спасения души тратил свое богатство Еразм, а для вознаграждения при жизни, 
надеясь приобрести почет, уважение и славу, но случилось обратное. Взгляд 
Еразма на богатство как на средство приобретения и повышения собственного 
престижа связан с языческой системой ценностей. Но не только у Еразма 
проявилось языческое мышление, а и у тех иноков, которые пренебрегали им. В 
этом пренебрежении и скрыта отрицательная оценка его поведения, обусловленная 
тем, что богатство было истрачено на церковные нужды, а не на людей, как того 
требовал дохристианский обычай. Имущество в доклассовом обществе, каковым 
древнерусское общество XIXII веков и являлось, «не представляло собой 
богатства в современном понимании, не было средством накопления и 
экономического могущества. Наряду с обладанием на первый план как важнейший 
признак собственности выступает отчуждение. Вся собственность, за исключением 
самого необходимого для жизни, должна постоянно перемещаться из рук в руки. 
Богатство выполняло специфическую социальную функцию. Заключается она в том, 
что отчуждение имущества способствует приобретению и повышению общественного 
престижа и уважения, и подчас передача собственности могла дать больше влияния, 
нежели ее сохранение и накопление». [24. Гуревич А.Я. Проблемы генезиса 
феодализма в Западной Европе. М., 1970. С. 65.]
     В общественном мнении Древней Руси монахи пользовались сомнительной 
репутацией. Встреча с черноризцем не сулила ничего доброго, и путник 
возвращался домой, если такая встреча происходила. Колоритный случай запечатлел 
КиевоПечерский Патерик в рассказе о Григориичудотворце. Однажды пошел 
Григорий к Днепру за водой, а в это время «проходил здесь князь Ростислав 
Всеволодович, шедший в Печерский монастырь для молитвы и благословения. Он с 
братом своим Владимиром шел в поход против воевавших с Русью половцев. Увидали 
княжеские слуги старца и стали ругаться над ним, говоря срамные слова». Встреча