употреблявшие свое состояние на нужды обители. К числу таких монахов 
принадлежал некий Еразм, который имел большое богатство, но все его истратил на 
монастырь.
     Итак, доступные современному исследователю источники достаточно 
определенно свидетельствуют о том, что основу богатства церкви и монастырей на 
Руси XIXII веков составляла движимость, а не земля. Впрочем, положение церкви 
и монастырей здесь несколько различалось. Монастыри испытывали большую 
склонность к земельным приобретениям, чем церковь, поскольку не обладали теми 
возможностями обогащения, какие имела церковная организация. Но это относилось 
только к отдельным, наиболее крупным монастырям, как Печерский, Юрьев, 
Пантелеймонов. Основная же масса монастырей в домонгольской Руси, как 
показывают новейшие изыскания, к земле была равнодушна и никаких хозяйственных 
задач перед собой не ставила, завися всецело от своих устроителей и вкладчиков. 
[8. См.: Будовниц И.У. Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в XIVXVI вв. 
(по «житиям святых»). М., 1966. С. 4676.] Понятно, что проводниками феодализма 
такие монастыри быть не могли.
     Выявив земельные владения у древнерусской церкви и монастырей в XIXII 
веках и установив их незначительность, рассмотрим вопрос о социальной природе 
земельной собственности белого и черного духовенства. Социальная суть 
землевладения выражается в характере зависимости работающего на земельного 
собственника люда. Кто же сидел на монастырской и церковной земле?
     В монастырских селах жила челядь. Об этом говорят источники. Например, 
вдова князя Глеба, будучи сама на смертном одре, передала Печерскому монастырю 
пять сел с челядью. Новгородский боярин Варлаам пожертвовал основанному им 
Хутынскому СпасоПреображенскому монастырю земельные угодья «с челядию и с 
скотиною».
     Челядь существовала у восточных славян уже в VIIIX веках. В те времена 
это были рабыполоняники иноземного происхождения. Сохраняется челядь и на 
протяжении XIXII веков. Об этом упоминается в Русской Правде (законодательном 
сборнике), летописях, памятниках церковной литературы, грамотах. И везде в 
челяди узнаются рабы. Челядин находился в полной и безусловной власти своего 
господина. Это — забитое и бесправное существо, отличающееся от животного лишь 
речью. Челядь и скот в письменных памятниках часто называются рядом. Только что 
упоминавшийся боголюбивый Варлаам без тени смущения объединяет челядь со скотом.

     Но челядь — это не просто рабы, а именно пленникирабы. Однако, в отличие 
от прежних времен, челядином становился всякий пленник, независимо от 
этнической принадлежности. Древнерусские братья во Христе не гнушались трудом 
«говорящей скотины» — челяди. Правда, в церковных поучениях звучали призывы 
милосердного обращения с челядью: «…челядь же свою тако же милуй, дажь им 
потребная; показай же я на добро не яростию, но яко дети своя»; «…челядь свою 
наказующе, гладом не моряще, порт довол дающе». Но это были увещевания против 
жестокого обхождения с челядью, не покушавшиеся на существование данной 
социальной категории.
     Не отвергала церковь и другую разновидность рабства — холопство. Появление 
холопов было вызвано глубинными процессами, происходившими в восточнославянском 
обществе, процессами распада родового строя. Холопы, несомненно, тоже рабы, но 
из среды соплеменников. Люди становились холопами в результате самопродажи, 
женитьбы на рабе «без ряду» (договора), «тиунства» (хозяйственной службы) «без 
ряду», бегства «закупа» (полусвободного) от господина.
     Местное происхождение холопов заметно сказалось на их положении в 
древнерусском обществе. Холопы, в отличие от челяди, были наделены элементами 
правоспособности и дееспособности. В отдельных случаях они выступали 
«послухами» (свидетелями) в суде, заключали различные сделки по торговле и 
кредиту, имели собственное имущество и могли передавать его по наследству.
     Такой статус холопов на Руси в XIXII веках выдающийся русский историк В.О.
 Ключевский объяснял влиянием церкви на общество. «Церковь, — писал он, — 
произвела в положении русского холопства такой решительный перелом, которого 
одного было бы достаточно, чтобы причислить ее к главным силам, созидавшим 
древнерусское общество». [9. Ключевский В.О. Опыты и исследования. Сб. 1. Пг., 
1919. С. 294.] Говорить так — значит чрезмерно преувеличивать возможности 
церкви, которой предстояло сперва окрепнуть, чтобы производить «решительный 
перелом» в социальных отношениях. Ни в XI, ни в XII столетии русская церковь не 
имела сил для столь проникающего воздействия на древнерусское общество, которое 
усваивало еще азы христианства. Церковь сама нуждалась в серьезной поддержке и 
более приспосабливалась к общественному строю Руси, нежели созидала его.
     Причины своеобразия положения холопов заключались не в политике церкви, а 
в условиях возникновения холопства, в местном происхождении этой категории 
зависимого населения Древней Руси, наложившем особый отпечаток на стиль 
отношения к холопам в древнерусском обществе.
     Владельцами холопов были и сановники церкви, и монахи. Русская Правда как 
о явлении обычном говорит о «чернецких» холопах, то есть о холопах, 
принадлежащих монастырям. Холопами окружали себя высшие иерархи. Относились 
«отцы церкви» к своим рабам не лучшим образом. Это толкало их на крайние 
поступки. В 1068 году новгородского епископа Стефана, приехавшего в Киев, «свои 
холопи удавиша». Академик М.Н. Тихомиров справедливо по этому поводу замечал: 
«Обстоятельства смерти новгородского епископа, погибшего от рук собственных 
холопов, вскрывают перед нами одну из мрачных картин русской церковной 
действительности XI века. Ожесточенные холопы убивают своего господина в 
отместку за издевательства над ними, которые были столь характерны для высших