всякого, кто не придет креститься в назначенный час и в указанное место. В 
«Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (середина XI века) сказано, 
что Владимир будто бы «заповеда по всей земли своей креститися… и всем быти 
крестьяном, малым и великим, рабом и свободным, уным и старым, богатым и 
убогим; и не бысть ни единого же противящеся благочестивому его повелению; да 
аще кто и не любовию, но страхом повелевшаго крещахуся, понеже бе благоверие 
его с властию сопряжено». [28. Памятники древнерусской церковноучительной 
литературы. Вып. 1. СПб., 1894. С. 7071.]
     Эту средневековую идею о крещении киевлян «под страхом» восприняли многие 
историки. Она представлена уже в «Истории Российской» В.Н. Татищева — 
родоначальника отечественной исторической науки. Он писал: «По опровержении 
идолов и крещении множества знатных людей митрополит и попы, ходящие по граду, 
учаху люди вере Христове. И хотя многие приимали, но множайшии, размышляя, 
отлагали день за день; инии же закоснелые сердцем ни слышати учения не хотели». 
Тогда Владимир приказал. И те, кто не хотел креститься, «нуждою последовали». 
Но были и «окаменелые сердцем, яко аспида, затыкаюсче уши своя, уходили в 
пустыни и леса». [29. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. М.; Л., 1963. С. 
63.] Точно такую ситуацию описывал и С. М. Соловьев — крупнейший русский 
историк прошлого века: «Некоторые шли к реке по принуждению, некоторые же 
ожесточенные приверженцы старой веры, слыша строгий приказ Владимира, бежали в 
степи и леса». [30. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1.М., 
1959. С.185.] Надо сказать, что и отдельные церковные историки XIX века, такие, 
скажем, как архиепископ Макарий и Е.Е. Голубинский, предполагали насильственное 
крещение части киевлян. О крещении в Киеве народа «под страхом» нередко говорят 
также современные исследователи. Более того, мысль о крещении строптивых с 
применением силы и угроз приобрела полемическую заостренность, направленную 
против идеологов русской православной церкви, разыгрывающих идиллические сцены 
обращения в христианство населения Киева. [31. См., напр.; Гордиенко Н.С. 
«Крещение Руси»: факты против легенд и мифов. Л., 1986. С. 76.] Но нельзя 
забывать при этом, что помыслы древнерусских книжников имели определенную 
тенденцию. Им хотелось показать Владимира главным и единственным героем 
описываемых событий. Вот почему князь выступает наделенным почти безграничной 
властью, а народ — послушной или беспомощной толпой, которую крестили, 
«заганивая в реку, аки стада». Это — предвзятая точка зрения, обусловленная 
христианским учением о божественном происхождении власти, о беспрекословном ей 
подчинении. В том, что древнерусские писатели смотрели на Владимира через очки 
христианской доктрины о «властях предержащих», можно удостовериться по довольно 
характерной фразе Илариона, поясняющей принудительность крещения: «Понеже бе 
благоверие его (Владимира) с властью сопряжено». Иларион верно уловил связь 
«благой веры» с теорией об авторитарной власти князя. Один летописец, живший 
веком позже создателя «Слова о законе и благодати», воспроизведет эту связь в 
универсальном варианте: «Всякая душа властителям да повинуется, ибо власти 
богом учинены; телом царь подобен всякому человеку, властью же богу подобен. 
Учил великий Златоуст, противящиеся власти — противятся божьему закону. Князь 
не зря меч носит, ибо есть божий слуга». [32. Полное собрание русских летописей.
 Т. 1. М., 1962. Стб. 370. Далее — ПСРЛ.]
     Эта умозрительная концепция не соответствовала политическому строю 
Киевской Руси, где княжеская власть еще не стала суверенной, поскольку рядом с 
ней существовала олицетворяемая вечем (народным собранием) общинная власть. Да 
и сам князь в некотором роде являлся носителем общинной власти. [33. См.: 
Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социальнополитической истории. С. 43.] 
Князь и тяготевшая к нему дружинная знать не располагали средствами для 
массовых насилий в обществе, где управляли. Они подчинялись вечу, в 
распоряжении которого была мощная военная организация — народное ополчение, 
превосходившее по силе княжескую дружину. [34. См. там же. С. 188191.] 
Вероятно, при крещении в Киеве имели место и отдельные факты принуждения, но 
вылиться в систему они не могли. Именно отсутствие массовых насилий и связанных 
с ними социальных потрясений объясняет забывчивость русских книжников 
относительно места крещения князя Владимира и жителей города, обнаружившаяся, 
как уже отмечалось, во второй половине XI века и вызвавшая жаркие споры.
     От поспешных высказываний насчет крещения «под страхом» жителей Киева и 
прилежащей к нему области предостерегает и относительно медленное 
распространение христианства среди населения Киевской земли. Тот же самый 
Иларион, который изливал восторг по поводу всеобщего крещения при Владимире, 
сетовал на малочисленность своей паствы, подрывая собственное утверждение о 
торжестве христианства в эпоху «равноапостольного» князя. Свидетельство 
Илариона приобретает особый резонанс на фоне церковного устава, составленного 
Ярославом Мудрым, его современником и другом. Устав гласит: «Дал есмь 
митрополитом и епископом те суды, что писаны в правилах, в номоканоне, по всем 
городом и по всей области, где крестьянство есть». [35. Памятники русского 
права. Вып. 1. М., 1952. С. 259.] Следовательно, в «Русской земле» (понятие, 
включавшее прежде всего Киевщину) середины XI века имелись города и села, где 
христиан вовсе не было. Недаром летописец говорил, что только при Ярославе 
«нача вера хрестьяньска плодитися и раширяти, и черноризьцы почаша множитися, и 
монастыреве починаху быти». [36. ПВЛ. Ч. 1.С. 102.] Стало быть, в княжение 
Ярослава христианство только начало распространяться. А это значит, что оно еще 
далеко не восторжествовало окончательно. Но сдвиг, и, видимо, заметный, 
произошел. Поэтому при Ярославе происходит оформление древнерусской церкви как 
института. В 30е годы XI века в Киеве организуется митрополия, появляется 
первый достоверный митрополит (Феопемпт, грек по национальности), строится