в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в 
Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали — на 
небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не 
знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там бог с 
людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть 
красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом 
горького: так и мы не можем здесь жить постарому». Сказали бояре: «Если бы 
плох был закон греческий, то не приняла бы его баба твоя Ольга, а была она 
мудрейшей из всех людей». [22. ПВЛ. Ч.1. С.273274.]
     В этой летописной записи примечательна концовка: если слушание 
воротившихся из дальних странствий мужей Владимир начал вместе с боярами и 
старейшинами, о чем в летописи говорится недвусмысленно, то в заключительной 
сцене в роли советников выступают лишь бояре. Со старейшинами, представлявшими 
покоренные Киевом племена, повидимому, не очень считались.
     Церковный историк Е.Е. Голубинский, допускавший возможность посещения 
Владимира миссионерами, совершенно исключал посылку князем людей с целью смотра 
вер на местах. Для него была нелепой сама идея «испытания вер» с точки зрения 
служебной или обрядовой. Ближе к истине был А.Е. Пресняков, вдумчивый историк и 
тонкий источниковед. Он писал: «При международных отношениях Руси как отдельные 
факты разновременного миссионерства, так и народные рассказы на эту тему могли 
лечь в основу той эпической обобщенной формулы, какую с литературной точки 
зрения представляют летописные рассказы о беседах Владимира с представителями 
разных религий и о его посольствах для „испытания веры“ в разные страны». А вот 
мнение крупного исследователя истории Киевской Руси В.В. Мавродина: «Я считаю 
возможным говорить о том, что в книжнолегендарном рассказе об испытании 
Владимиром веры… отразились обрывки воспоминаний о реальных исторических 
событиях, ярко отражающих Русь на перепутье, ее искания, ее борьбу за 
самостоятельность и борьбу нескольких центров цивилизации и религии за влияние 
на Руси…»
     Конечно, рассказ Владимировых послов, внесенный в «Повесть временных лет»,
 — продукт творчества позднего летописца. Но нельзя отрицать сам поиск новой 
религии, непосредственные наблюдения и впечатления русских людей, возникавшие 
при соприкосновении с той или иной верой. Нет ничего странного, а тем более 
противоестественного в том, что Владимир обращал внимание именно на внешнюю, 
обрядовую сторону при выборе религии. Это вполне соответствовало стилю 
языческого мышления, придающего большое значение внешнему эффекту.
     Выслушав доводы бояр о предпочтительности христианства греков, Владимир 
якобы спросил: «Где примем крещение?» Бояре отвечали: «Где тебе любо». Казалось 
бы, теперь летописец должен был повествовать о крещении князя и его 
приближенных, но он заводит разговор о походе Владимира на Корсунь, 
византийский город в Крыму, и о крещении как следствии этого похода, причем 
мотивировка княжеского крещения оказалась уже другая, сугубо личная.
     Выдающийся исследователь истории русского летописания академик А.А. 
Шахматов убедительно доказал, что известия о корсунском походе князя Владимира 
— позднейшая вставка, разорвавшая первоначальный летописный текст. По мнению А.
А. Шахматова, в древнейшем «Киевском летописном своде», написанном ранее 
«Повести временных лет», за рассказом о проповеди «грекафилософа» следовал «не 
дошедший до нас рассказ о крещении Владимира в Киеве». Эта вставка выдает 
определенную церковнополитическую тенденциозность позднего летописца — 
стремление приписать инициативу крещения русских не Владимиру, а грекам. 
Древнерусский летописец — это не пушкинский Пимен, «добру и злу внимавший 
равнодушно». Как превосходно показал А.А. Шахматов, рукой древнего летописца 
водили политические страсти и мирские интересы.
     Наделяя греков активностью в деле «крещения Руси», летописец отдавал дань 
византийской концепции учреждения христианства в древнерусском обществе. Это 
легко обнаруживается при сравнении корсунской легенды с греческими источниками, 
в частности с известиями византийского писателя Яхьи Антиохийского о событиях 
986989 годов.
     В конце 986 года командующий азиатской армией Византии Варда Склир поднял 
мятеж против императора Василия II. Император направил для подавления восстания 
Фоку, бывшего до того в опале и заточении в монастыре на острове Хиосе. Победив 
Склира в сентябре 987 года, Фока сам провозгласил себя императором и двинулся с 
войском на Константинополь. К исходу 987 года он был уже перед Хризополем, 
крепостью на Малоазийском берегу, расположенной напротив Константинополя. 
Положение Василия становилось чрезвычайно опасным. И тогда он посылает «к царю 
руссов, а они враги его, — чтобы просить их помочь ему в настоящем его 
положении; и согласился тот на это. И заключили они между собой договор о 
свойстве и женитьбе царя руссов на сестре царя Василия, после того как он 
поставил ему условие, чтоб он крестился и весь народ его страны, а они народ 
великий. И не причисляли себя руссы тогда ни к какому закону и не признавали 
никакой веры. И послал к нему царь Василий впоследствии митрополитов и 
епископов, а те окрестили царя и всех, кого обнимали его земли, и отправил к 
нему сестру свою, и она построила многие церкви в стране руссов. И когда было 
решено между ними дело о браке, прибыли войска руссов и соединились с войсками 
греков, какие были у царя Василия, и отправились все вместе на борьбу с Вардою 
Фокою морем и сушею к Хризополю. И победили они Фоку».
     Итак, условием женитьбы Владимира на византийской царевне император 
поставил крещение князя вместе со всем народом. Получалось так, что у русских и 
помыслов не было о принятии христианства и только брачные обстоятельства, 
связанные с Владимиром, вынудили их креститься. При подобном ракурсе событий