что были связаны с руссковизантийской торговлей и военной службой русских 
воинов в Византии, установить невозможно. Нет данных, которые указывали бы на 
наличие в восточнославянском обществе X века привилегированного сословия, 
воспринимавшего христианство как идеологическую санкцию господства и подчинения,
 как средство утверждения эксплуатации непосредственных производителей классом 
феодалов. Не видно склонности к христианству даже у киевского князя и его 
дружины, то есть у людей, по своему социальному положению, казалось бы, 
расположенных к новому вероучению. «Како аз хочю ин закон прияти един? А 
дружина моа сему смеятися начнуть», — отвечал Святослав матери своей на ее 
призывы креститься. [54. ПВЛ.Ч. 1.С. 46.] По выражению летописца, князю 
Святославу христианская вера казалась «уродством», или безумием, глупостью.
     В сущности такой же была социальнопсихологическая атмосфера на Руси и в 
начальный период правления князя Владимира — главного деятеля христианизации. 
Язычество тогда прочно удерживало свои позиции. В Киеве свершались публичные 
языческие моления, сопровождаемые человеческими жертвоприношениями. Идолам в 
жертву по жребию приносили и христиан, живших в поднепровской столице. В этой 
обстановке поворот Владимира к христианству может показаться неожиданным. Но 
обращение князя к новой вере было мотивированным.
     Не являлся простой случайностью и выбор новой веры, павшей на христианство 
византийского толка. Для древнерусского общества с его доклассовой структурой 
большое значение имел определенный демократизм византийской церкви, известная 
терпимость ее служителей по отношению к язычеству. Важную роль сыграли тесные 
торговые и политические связи двух стран. Предпочтение, оказанное Владимиром 
христианству из Византии, зависело в немалой мере и от внешней обстановки на 
южных границах Руси. Во второй половине X века участились набеги печенегов на 
русские земли. Враги осаждали Киев, Белгород, жгли нивы, разоряли села. Тогда, 
по выражению летописца, была «рать велика бесперестани». В этих условиях 
дружеские и союзнические отношения Киева с Константинополем являлись весьма 
желательными для Руси. Приняв в соображение все эти обстоятельства, Владимир 
принял крещение от греков.
     
Глава 2. КРЕЩЕНИЕ РУСИ
     
     Обстоятельства, при которых произошло «крещение Руси» князем Владимиром, 
были и остаются во многом загадочными. Источников, содержащих необходимую 
информацию, мало: несколько летописных преданий, скупые сведения житийной и 
панегирической литературы, единичные свидетельства иностранных авторов — вот, 
собственно, и все, чем располагает современный исследователь. И тем не менее 
научный поиск продолжается.
     Привлекает внимание весьма красноречивое указание древнерусского летописца,
 создателя «Повести временных лет». Приведя версию о крещении князя Владимира в 
Корсуне, он замечал, что несведущие считают, будто Владимир крестился в Киеве, 
«иные же говорят в Васильеве, а другие и поиному скажут». Не было известно в 
точности, где крестили киевлян — в Днепре или Почайне. Значит, прошло не более 
ста лет со времени крещения, а русские люди уже имели довольно смутное 
представление об этом событии. О чем это свидетельствует? Конечно же о том, что 
«крещение Руси» не запечатлелось в памяти народной, будучи в сознании 
современников событием почти рядовым. Однако впоследствии интерес у древних 
книжников к учреждению христианства на Руси возрос, что было вызвано 
утверждением христианской религии как господствующей идеологии.
     Стремление средневековых писателей знать о крещении больше того, что 
давали их предшественники, породило фантастические построения: отсутствующие 
факты они стали восполнять всякого рода вымыслами. Появилась, например, легенда,
 по которой князя Владимира склонял к христианству сам Кириллфилософ, а 
патриарх Фотий направил к нему первого митрополита, тогда как Кирилл и Фотий 
жили столетием раньше Владимира. Средневековые идеологи православия 
рассматривали деяния Владимира, связанные с введением на Руси христианства, как 
богом вдохновенные, или «богодухновенные». И не случайно он был причислен к 
лику святых.
     В дореволюционной историографии принятие христианства Русью изображалось 
как великое свершение князя Владимира, приобщившего к истинной вере прозябавший 
в языческом невежестве народ, введшего его в семью христианских народов и 
открывшего ему путь к «спасению», к новой высокой культуре, просвещению. 
Сформулированная еще Н.М. Карамзиным идея о решительном превосходстве «Закона 
Христианского» над языческими верованиями превратится в аксиому и будет 
повторяться многими поколениями историков вплоть до Великого Октября.
     Вполне понятна негативная реакция первых советских историков на такого 
рода оценки. М.Н. Покровский подчеркивал, что «христианская церковь обязана 
своим существованием и процветанию в России князьям и боярам. Когда у нас начал 
образовываться верхний слой общества, он гнушался старыми, славянскими 
религиозными обрядами и славянскими колдунами, „волхвами“, а стал выписывать 
себе вместе с греческими шелковыми материями и золотыми украшениями и греческие 
обряды и греческих „волхвов“, священников. Православная церковь, конечно, 
всячески раздувала значение этого события, так называемого „крещения Руси“, но 
на самом деле перемена была чисто внешняя, и дело шло об изменении именно 
обрядов…» В существе же своем языческие верования не изменились. «Продолжались 
и жертвоприношения, только вместо того, чтобы непосредственно отдавать духу 
курицу, барана, лошадь или что другое, это отдавалось духовенству, которое, 
предполагалось, умеет както ублажить соответствующих духов святых или напугать 
соответствующих злых духов». Христианское духовенство, полагал М.Н. Покровский,