ее тонкой по фактуре. Маски были украшены: в одном случае — 
сценой 
нападения барса на оленя, в другом — сценой нападения рогатого и крылатого 
дракона на 
животное, похожее на грифона, которое в свою очередь собиралось наброситься на 
тигра. 
Эти сцены были выполнены из ярко-синего и зеленого меха. Точно так же из 
разноцветного меха был сделан и ряд петухов, изображенных в профиль. Вдобавок 
обе 
маски были щедро украшены позолотой, посеребренными и разноцветными кожаными 
кружками и полумесяцами и — что самое непонятное — обе были увенчаны парой 
частично позолоченных оленьих рогов. 
Наличие оленьих рогов, казалось, наводит на мысль, что маски были предназначены 
для 
маскировки лошадей под оленей. Поэтому стали считать, что захоронения относятся 
к 
тому периоду, когда оленя хоть и не использовали больше в качестве 
транспортного 
средства, но он все еще продолжал ассоциироваться с погребальной церемонией, в 
которой 
вполне мог когда-то занимать то место, которое в Пазырыке отводилось лошадям. 
На 
основании этого стало казаться, что народ в Пазырыке находился в стадии 
переходного 
периода, двигаясь от «оленьей» ступени культуры к следующему этапу, в котором 
главная 
роль отводилась коню, в результате чего эти захоронения были предварительно 
отнесены к 
очень раннему периоду. 
Раскопки следующего сезона привели к открытию, на этот раз в кургане № 2, 
других 
экземпляров несколько похожих головных уборов. Хотя большинство из них были в 
плохом состоянии, оказалось возможным воссоздать один комплект этого наряда, и 
затем 
стало очевидным, что этот образчик так сильно отличается от первых двух масок, 
что он 
свел на нет (сделал несостоятельными) те выводы, которые на них основывались. 
Начнем с 
того, что новый головной убор не был маской в действительном смысле этого слова,
 так 
как он лишь частично закрывал голову животного, спускаясь мысиком на глаза и 
оставляя 
всю морду открытой. Таким образом, это был больше головной убор, нежели маска. 
Он 
был сделан из белого войлока в форме капюшона с открытыми (вырезанными) спереди 

наушниками и с мысиком, нависающим над глазами, украшенным по краю рядом 
золотых 

фигурок животных. Выпуклость между ушами в центре капюшона 
служила опорой для кожаной головы рогатого горного козла. Сзади на 
шее этого создания примостилась птица, сделанная из белого войлока, 
покрытого кожей, с наполовину поднятыми позолоченными крыльями и 
великолепно изогнутым хвостом. Хотя эта необыкновенная 
геральдическая агрессивная композиция не поддается объяснению, она 
послужила крушению теории о том, что народ Пазырыка все еще 
придерживался культа оленя в тот период, когда были сделаны эти 
захоронения. 
Обращая внимание на плюмажи, которыми украшены скульптуры коней 
из Ниневии, Руденко тем не менее не склонен приписывать головные 
уборы из Пазырыка ассирийскому влиянию. Он скорее полагает, что в 
обоих случаях идея украшать каким-либо образом головы коней возникла из некоего 

общего источника, вероятно западно-азиатского происхождения, и датируется 
первой 
четвертью 1-го тысячелетия. Ассирийцы развивали эту идею в течение VII в. по 
направлениям, которые проиллюстрировали скульптуры в Ниневии. Несколько позже 
жители Алтая преобразовали плюмажи в маски того типа, которые были обнаружены в 

Пазырыке. Другим похожим примером являются головные конские доспехи, 
обнаруженные в Киркудбрайтшире в 1829 г. Руденко убежден, что пазырыкские 
образчики 
не были предназначены исключительно для похорон, так как на одной из 
поврежденных 
масок имелись признаки того, что ее очень много носили, так что, вероятно, она 
использовалась во многих церемониях, прежде чем сыграть свою последнюю роль в 
похоронах в Пазырыке. Пазырыкские головные уборы носили вместе с ярко 
украшенными 
кожаными щитками, закрывающими гриву и хвост коня. Узоры на них носили 
стилизованный характер и были либо вырезаны из кожи, либо инкрустированы ею. 
Несколько схожие щитки для гривы можно иногда увидеть на ассирийских 
скульптурах. 
В связи с этими головными уборами Киселев призывает обратить внимание на четы