утал татуировку и прижигание. Саму 
идею 
нанесения себе татуировок жители Алтая переняли, возможно, у эскимосов, имевших 

такой обычай, которые, вероятно, вступали в контакт с жителями Южной Сибири 
раньше, 
чем принято считать. Или же они могли научиться татуировке у народа Пенджаба, 
который, по словам Фрейзера, давно верил, что после смерти «мужчина или женщина,
 
находящиеся внутри своей смертной оболочки, отправятся на небеса; при этом они 
останутся расписанными теми же самыми вытатуированными рисунками, какие 
украшали 
их тела при жизни». Так как Пржилуски отслеживает культ «золотого оленя» среди 
сальвов времен скифов, почему бы не считать, что связь между двумя народами 
была 
двусторонняя? Однако Руденко, базируя свою точку зрения на утверждениях 
Геродота, 
Гиппократа, Ксенофонта и Помпония Мела, которые отмечали, что татуировки у 
некоторых азиатских народов служили указателем ранга, полагает, что с этой 
целью они и 
использовались в Пазырыке. И все же у киргизов до самого недавнего времени 
татуировка 
была предназначена только для храбрецов. В пазы-рыкских захоронениях не было 
найдено 
ничего, что помогло бы решить эту проблему, и ничего, что связало бы накладную 
бороду 
с татуировками; умерший мужчина остается загадочной фигурой. 
Рис. 27. Татуировки, сохранившиеся на теле вождя, похороненного в Пазырыкском 
кургане № 2. V в. до н. э. 
Рис. 28.Татуировки на ноге вождя 
У его жены были мягкие волосы, как у жительниц Европы, но на ней был надет 
деревянный головной убор с привязанными к нему косами, такой же странный, как и 

борода ее мужа вместе с его татуировками-украшениями. Хотя воры разграбили 
человеческие могилы в Пазырыке, они не проникли в погребальные камеры лошадей, 
и в 
них все было оставлено нетронутым. Как в человеческих погребениях, так и в этих 
стены 
были увешаны войлоком, который был так же замысловато украшен, как и драпировки 
в 
человеческих отсеках. Многие лошади находились в отличном состоянии в момент 
своей 
смерти. Лучших из них кормили зерном, которое, вероятно, выращивалось 
специально на 
равнине в течение весенних месяцев и затем доставлялось наверх к летней стоянке.
 Его 

использование в качестве корма для животных показывает, что это племя развило 
свою 
собственную смешанную экономику, оставляя свои пастушеские занятия в весенние 
месяцы ради земледельческих целей. Все верховые лошади были гнедыми меринами, 
многие были чистокровными, хотя несколько диких монгольских лошадок были 
включены 
в число захороненных. Состояние копыт самых лучших лошадей наводит на мысль о 
том, 
что в течение некоторого времени перед смертью их содержали в конюшнях. 
И в Скифии, и в Пазырыке лошадей хоронили в полной упряжи и все их снаряжение, 
включая кнуты, клали в могилу. Изобилие упряжи совершенно поразительно. Вся она 

щедро украшена, большая ее часть — золотыми или бронзовыми бляшками, остальная 
— 
резьбой по дереву или березовой корой, войлоком или мехом и либо золотой, либо 
свинцовой фольгой. Большая часть снаряжения, найденного в Пазырыке, дошла до 
нас в 
отличном состоянии, дав возможность установить, как именно кочевники запрягали 
и 
украшали своих верховых лошадей. Это будет описано в следующей главе, но здесь 
стоит 
привлечь внимание к любопытной и действительно уникальной конской сбруе, 
которая 
настолько озадачивает, что хотя не менее восьми экземпляров ее было найдено в 
Пазырыке, ее происхождение и точное назначение до сих пор невозможно полностью 
объяснить. 
Речь идет о восьми лошадиных масках или скорее головных уборах, принадлежащих 
восьми великолепным ферганским скакунам. Две маски, найденные в кургане № 1, 
полностью скрывали лошадиные головы и были им впору, как настоящие маски. Их 
основой послужила рельефная кожа, которая затем была покрыта цветной кожей, 
значительно бо