стол Павел, «для иудеев соблазн, для 
эллинов безумие». И вдруг это учение начало с невероятной быстротой приобретать 
себе сторонников по всей Римской империи, причем, вопреки «соблазнам и 
безумиям», среди всех народов, религий и всех слоев населения.

Невозможной была и ее история. Одна из многих крохотных иудейских сект, она не 
должна была, не могла распространиться широко – и тем не менее распространилась.
 На ее пути было как минимум три смертельных испытания, в которых она не должна 
была уцелеть – и тем не менее уцелела. То, что должно было убить ее, служило к 
укреплению, но то, что вроде бы служило к укреплению, ставило на грань гибели.
Невозможным было и еще одно – знание будущего. Как ветхозаветные пророчества 
имели двойной смысл, так и испытания, нестроения, церковные смуты тоже имели 
двойной смысл: сиюминутный и обращенный в далекое будущее, причем с таким 
точным знанием этого будущего, какое и не снилось никакому Нострадамусу.
«Невозможное человеку возможно Богу». Вся история новозаветной Церкви так явно 
и открыто совершается Божьим промыслом, что лишь привычка мешает нам увидеть 
это. Человек слишком быстро привыкает к чудесам и начинает видеть в них 
естественный ход вещей.
Постоянная борьба как скрытая, так и явная, и, вопреки всем человеческим 
расчетам, исполнение самых смелых ветхозаветных пророчеств, согласно которым, 
Христос станет «превыше всех царей земли» – на этом фоне будет разворачиваться 
дальнейшее действие, которое приведет к становлению такой церкви, какую мы 
знаем…



Глава 5. Идущие неисповедимым путем

(Немного о христианской церкви)



И благословятся в тебе все племена земные.
Обещание Господа Аврааму. Бытие. 12:3.


Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, 
уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания 
века.
Матф. 28:19-20




История христианской церкви как церкви всемирной началась уже в день 
Пятидесятницы, когда апостолы, под воздействием Святого Духа, заговорили на 
разных языках. Все, что произошло после этого, разворачивается уже совершенно 
на другой сцене. Мир стал другим, хотя сам он об этом еще и не знал.
Первоначально христианство распространялось по каналам, связывающим еврейскую 
диаспору. Но ведь Спасителя ждали не только иудеи. Его, хотя и неосознанно, 
ждало и языческое население многомиллионной Римской империи.

Это было время религиозного кризиса и религиозной смуты. Принято думать, что 
человечество к тому времени выросло из язычества, как ребенок вырастает из 
детской одежды. Но на самом деле это было не так, и язычество нельзя назвать
детской
религией человечества. Это было в корне иное мировоззрение, вселенная, жизнь в 
которой определялась иными законами.


«Мы думаем об язычестве, как о примитивном “идолопоклонстве”, и считаем победу 
над ним Церкви чем-то простым и очевидным, – пишет протоиерей Александр Шмеман.
 – Но за “идолопоклонством” скрывается… очень особое и целостное восприятие 
мира, глубоко укорененный в человеке комплекс идей и верований, уничтожить 
который было совсем нелегко (целиком он не уничтожен и сейчас, через две тысячи 
лет после появления христианства).
[114]
В самой общей и упрощенной форме миросозерцание это можно определить, как 
подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, 
понимание мира и жизни в нем, как “судьбы”, зависящей от этих сил. Человек 
может так или иначе “умилостивить” эти силы, откупиться от них – жертвой, 
культом, до некоторой степени он даже управляет ими – “магией”, но не может 
осмыслить их и тем паче освободиться от них. Всё его отношение к миру 
определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти, он 
“заклинает”, “заговаривает” ее, но от этого она не становится ни осмысленной, 
ни благой».
[115]

На философском уровне эти силы определялись философскими категориями, на 
низовом – человек творил богов по своему образу и подобию, причем в худшем их 
варианте: капризные, жестокие, переменчивые боги самовластно вершили судьбы 
людей. Их можно было попытаться задобрить, но и только. Между Олимпом и землей 
не было не только любви, но даже элементарной честности, а просто более сильные 
(боги), играли менее сильными (людьми) в свои «олимпийские»