в каком-то неподвижном 
церемониале, уже не остается места простому, голому, неподкупно-трезвому суду 
простейшей в мире книги… Где сокровище ваше, там и сердце ваше».
[7]

Он и прав, и не прав одновременно. В тексте, из которого взята эта цитата, 
говорится о христианстве тех времен, когда оно было государственной религией. 
Да, так было, этого и церковные историки не отрицают, и было почти на нашей 
памяти – в России начала ХХ века, в которой Церковь служила этаким 
«департаментом благочестия». Но пришли другие времена, когда церемониал 
отменили, а златотканый покров разорвали на портянки. И вдруг из недр этого 
формального, бюрократического государственного института поднялся сонм 
мучеников и исповедников, которые, как оказалось, отлично помнят, где их 
сокровище. Сохранилось свидетельство расправы большевистского отряда со 
священниками в 1919 году. Все было очень просто. Приставляли револьвер к виску: 
«Бог есть?» «Есть». Выстрел.
А ведь все эти люди воспитывались как священнослужители государственной, 
торжествующей церкви, их не готовили к тому, чтобы стать мучениками, даже мысли 
в их семинарские годы не было о том, что такое возможно. Откуда что взялось?


…Тем не менее для большинства людей Православие ассоциируется именно с золотом, 
парчой, куполами и всей прочей красотой, то есть как раз с тем, о чем говорил и 
антихрист. Против такого подхода выступает, например, английский писатель 
Честертон, который устами своего знаменитого героя отца Брауна говорит: «Если 
вы не понимаете, что я готов сровнять с землей все готические своды в мире, 
чтобы сохранить покой даже одной человеческой душе, то вы знаете о моей религии 
еще меньше, чем вам кажется».
[8]


Это, конечно, поэтическое преувеличение. В реальности это сделать невозможно, 
поскольку тот, кто разрушает «готические своды» ради покоя одной человеческой 
души, гораздо большее количество душ при этом лишает покоя. Точнее, в 
реальности подобное было сделано всего один раз, но не ради покоя, а ради 
спасения (хотя и отец Браун, надо полагать, имел в виду именно
спасение –
Честертон слишком понимающий человек, чтобы путать одно с другим).

Но вернемся к Владимиру Соловьеву. На речь антихриста отозвались многие. 
Половина староверов, более половины православных радостно приняли идею 
заповедника. И тут встал старец Иоанн и говорит, что всего дороже в 
христианстве сам Христос.
Это тоже понятно. Конечно же, в религии дороже всего тот бог, которому 
поклоняются ее адепты. С этим и антихрист согласится, он тоже не имеет ничего 
против того, чтобы его, любимого, его последователи провозгласили самым дорогим,
 что у них есть.

Вот только странный поступок совершил основатель христианства. Он не какие-то 
посвященные Себе «готические своды», а Себя – наивысшую ценность религии – 
отдал смерти, чтобы спасти человека. Именно человека, ибо спасение строго 
индивидуально, оно не бывает массовым. Как говорили в свое время западные 
проповедники: «Христос был распят
за тебя!»
Но ведь тот, кто приносит жертву, отдает менее ценное ради более ценного, не 
так ли? Так что всего дороже в христианстве?


А вот на это антихрист не пойдет никогда! Потому что придет он «во имя свое», 
то есть для себя. Он все может, и все у него есть, кроме одного – у него нет 
любви. А в основе и воплощения Бога, и распятия лежит:

«Ибо так возлюбил Бог мир…»
[9]


Однако и «готические своды», и золотые купола и кресты тоже имеют свою ценность 
– в той мере, в какой их возводила любовь людей к Богу. И нельзя разбросать 
камни, не растоптав при этом любовь. Но если «Бог есть любовь», то получается, 
что, разрушая храм, мы убиваем Бога. «Распинаем», – сказали бы в церковной 
проповеди.
Сейчас много всякого говорится о Православии и от имени православных. Иногда 
это вроде бы очень правильные вещи – и о «новом мировом порядке», и о 
глобализме, и о последних временах, и о судьбах России – такие вещи, с которыми 
спорить очень трудно. Нутром понимаешь – что-то здесь не то, какая-то подмена,
 – а какая именно, не ухватить.

А суть-то не в том,
что
говорится, а в том,
как
говорится и какие чувства вызывает. Ибо правда, сказанная со злобой, 
превращается в неправду. Ключ здесь может быть только один – бескомпромиссное и 
жесткое