сла священных текстов, 
которые читали в синагоге, они уже не понимали. Приходилось прибегать к помощи 
переводчиков – до тех пор, пока, около 250 года до Р. Х., Тора не была 
переведена на греческий язык.
Согласно посланию Аристея Александрийского, было это так. Правитель Филадельф 
владел лучшей в мире библиотекой, в которой было 995 лучших литературных 
произведений всех времен и народов. Но однажды библиотекарь сказал ему, что в 
ней не хватает пяти книг Моисея. Тогда правитель отправил посланников к 
иудейскому первосвященнику, чтобы тот прислал ему списки этих книг, а также 
людей, которые могли бы перевести их на греческий. Первосвященник прислал ему 
72 переводчика. Они работали на острове Фарос, возле знаменитого маяка, каждый 
в отдельной келье. Когда же они сравнили переводы, то выяснилось, что те 
совпадают слово в слово. Этот перевод получил название «Септуагинта», или 
«Семьдесят». Именно благодаря Септуагинте мы имеем сейчас тот текст Ветхого 
Завета, который имеем: еврейские тексты некоторых книг не сохранились, и наши 
переводы сделаны по греческим.
А что же Палестина?
Сначала она была под властью Птолемеев, но потом, в 195 году до Р. Х., попала в 
руки Селевкидов, греческих царей Сирии, потомков другого военачальника 
Александра – Селевка.
В отличие от предыдущих властителей, греки не довольствовались податями. Они 
были достаточно агрессивны, навязывая покоренным народам свой образ жизни, свое 
общественное устройство, своих богов. Обособленная иудейская община пока 
держалась, но и в ней шло дело к расколу: одни тяготели к эллинам, другие, 
наоборот, стремились обособиться от их влияния. Естественно, к иностранцам в 
первую очередь тянулась верхушка общества, по самой своей жизни много имевшая с 
ними дело. Землевладельцы, чиновники и купцы и так-то не пользовались особой 
любовью в народной среде, а заигрывание с греками еще убавляло им популярности. 
В народе их называли «решаим» – беззаконники.
Налоги были тяжелы, а кроме того, ответственным за их сбор был первосвященник, 
глава общины, что, как нетрудно догадаться, не способствовало миру под 
иудейскими смоковницами, ибо человек, собирающий налоги, не может не быть в 
глазах обездоленной части общества пособником оккупантов.
Но это все оказались еще цветочки. В середине II века до Р. Х. на сирийском 
престоле оказался Антиох IV Епифан. Молодость он провел заложником в Риме и 
вынес оттуда особый стиль поведения, за который получил прозвище «Epimanes» – 
безумный. Любимым богом царя был Зевс Олимпийский, и Епифан решил 
распространить культ своего бога на всей подвластной ему территории, а все 
прочие храмы уничтожить. Поскольку мирным образом это не очень получалось, в 
конце концов он попросту издал указ: всем стать одним народом и служить одному 
богу – Зевсу.

Плоды указа были весьма своеобразны. Едва ли Антиох хотел того, что он получил, 
но он получил то, чего хотел. Подвластные ему языческие народы в большинстве 
своем легко подчинились и ввели у себя культ Зевса.
Вроде бы
Зевса, потому что олимпийский небожитель попросту слился с соответствующими 
местными божествами. Очень красочно полученный результат описывает Н. М. 
Никольский в книге «Древний Израиль»: «Среди сирийцев стали отождествлять 
греческого Зевса со старинным сирийским Ваалом, а художники изображали Зевса с 
атрибутами Ваала и со свитой отчасти из греческих, отчасти из малоазиатских 
богов. На одной медной таблетке Зевс изображен в виде богатыря, стоящего на 
быке – символе Ваала; над Зевсом греческий Гелиос-солнце и греческая же 
Ника-победа, готовая увенчать торжествующего бога, а внизу художник изобразил 
малоазиатскую Кибелу – мать сырую землю, стоящую между луной и солнцем»
[33]
. Скрещивались между собой и другие боги, порождая порой самые жуткие гибриды.

Однако того, что Антиох получил в Иудее, он хотел еще менее. Это было как раз 
то, от чего так старались уберечь свои провинции гибкие персидские цари.
Для иудеев никакое слияние Иеговы с Зевсом, равно как и замена одного культа на 
другой, было изначально неприемлемо. И тем не менее в семье не без ренегата. В 
ходе борьбы за место первосвященника столкнулись два сильных жреческих рода: 
Ониады и Товиады. Первые были сторонниками обособленности, вторые держали руку 
греков и, естественно, в своих притязаниях опирались на оккупационные власти. 
Один из жрецов, Иешуа, именовавший себя на греческий лад Ясоном, пообещал царю, 
что, если его сделают первосвященником, он эллинизирует Иерусалим, введет в 
городе греческие игры и обычаи. Первосвященником он стал. Для начала у подножия 
святой горы построили гимнасий, который с удовольствием посещали и жрецы. 
Дальше – больше: он послал из храмовой казны в Тир 300 драхм на устройство игр 
в честь Геракла. Это был уже вызов всей иудейской общине сразу.
Впрочем, иудеи были против спорта отнюдь не по причине консервативности. Дело в 
том, что у греческих игр и соревнований была своя специфика. Атлеты должны были 
выступать обнаженными – а с точки зрения иудейского закона это было не просто 
неприлично, это было преступно! Более того, поскольку зрители насмехались над 
обрезанными иудейскими атлетами, те вскоре стали «необрезанными». Есть даже 
сведения, что с этой целью они подвергали себя специальной хирургической 
операции. Не говоря уже о том, что и сами спортивные игры обычно посвящались 
греческим богам, так что стадион мог рассматриваться как языческое капище – и 
наверняка рассматривался. Можно себе представить, как относились иудеи к 
существованию такого места у самого подножия храмовой горы.
Как водится, в народе пошли разговоры о жреце-изменнике, решившем сделать всех 
иудеев греками – они, мол, там уже и субботу не соблюдают, и сви