такие epistulae (litterae) commendaticiae имели существенное значение даже для 
рядовых. Не имевшие возможности заручиться надежными рекомендациями не могли 
рассчитывать на успешную карьеру92. Очевидно, еще большее значение рекомендации 
влиятельных людей имели для представителей высших сословий, всаднических 
офицеров и центурионов (ср., например, рекомендательные писема, написанные 
Плинием Младшим (Epist. VI.25) и Фронтоном (Ad amic. I.5. Loeb)93. В целом, 
безусловно, права Ж. Вандран-Вуайе, подчеркивая, что эта практика находится в 
русле общей политики Августа, который, выступая, как цензор нравов, стремился 
сделать службу в армии престижной, привлечь в нее людей из зажиточных слоев 
общества94. В этом же русле находится, очевидно, и организация при Августе (а 
потом и возрождение при Веспасиане) юношеских коллегий (collegia iuvenum), 
которые имели целью подготовить молодежь из муниципиев и колоний к военной 
службе95. Надо только оговориться, что данные мероприятия касались почти 
исключительно представителей социальной верхушки, которые занимали в армии 
командные должности. Напротив, на плебейские слои италийского населения были 
рассчитаны созданные Траяном алиментарные фонды, которые, помимо всего прочего, 
предназначались и для воспитания потенциальных легионеров в городах Италии96.
Нельзя не указать и на другие факты, свидетельствующие о реальной значимости 
морально-правовых критериев пригодности к военной службе. Выше было уже 
отмечено, что в ряды армии не могли быть зачислены лица определенных профессий, 
а также обвиняемые или осужденные за какое-либо уголовное преступление97 (Dig. 
49.16.4.7), включая прелюбодеяние. Это обусловлено тем, что такие лица 
становились infames (пользующимися дурной славой) и умалялись в своей 
правоспособности и чести. Примечательно, что, если по Юлиеву закону de 
adulteriis обвинялся солдат, то он, становясь infamis, автоматически с 
бесчестием увольнялся со службы (sacramento ignominiae causa solvat — Dig. 3.2.
2.3). В подтверждение действенности этой нормы можно сослаться на свидетельство 
Плиния Младшего (Epist. VI.31.4-6) о том, что Траян разжаловал и выслал 
центуриона, который стал любовником жены военного трибуна. Тот военнослужащий, 
который не преследовал любовника своей жены, не только увольнялся со службы, но 
и подлежал ссылке98. Здесь имеется в виду deportatio — наиболее суровый вид 
изгнания, обычно связанный с конфискацией всего имущества и лишением 
гражданства, тогда как lex Iulia de adulteriis за данное преступление, которое 
расценивалось как сводничество, предусматривал более мягкий вид ссылки — 
relegatio, суть которого в запрещение или приказании пребывать в определенном 
месте99. Иначе говоря, в отношении воинов наказания были более строгими, чем в 
отношении гражданских лиц. Г. Веш-Кляйн объясняет это тем, что солдат, 
оказавшийся обманутым мужем, был обязан донести на неподобающее поведение своей 
жены, ибо солдатский брак рассматривался в рамках не только гражданского права, 
но и воинской дисциплины. Кроме того, adulterii нередко были сослуживцами 
мужа100. Немецкая исследовательница связывает такое ужесточение наказания с 
теми моральными принципами, которые стремился утвердить в своем 
законодательстве император Адриан, категорически предписавший, в частности, 
считать недействительными солдатские завещания в пользу женщин, подозревавшихся 
в слишком вольном сексуальном поведении101. Таким образом, адюльтер карался 
даже строже, чем дезертирство при известных обстоятельствах102.
Стоит также обратить внимание на одну любопытную норму в 47-й книге Дигест (47.
17.3), которая гласит, что воин, уличенный в банном воровстве (furtum 
balnearium), подлежит позорящей отставке, т. е. наказывается строже, нежели за 
кражу оружия, за которую полагалось только разжалование (Dig. 49.16.3.14). 
Возможно, в данном случае, как и в других подобных, действовал тот принцип, 
формулировку которого дает Эмилий Макр в Dig. 48.19.14: quaedam delicta pagano 
aut nullam aut leviorem poenam irrogant, militi vero graviorem («за некоторые 
проступки на штатского человека налагается либо более легкое наказание, либо 
никакого, на воина же — более тяжелое»).
Приведенные юридические тексты явно обнаруживают стремление властей не 
допускать присутствия в рядах войска людей случайных и запятнанных позором. 
Этот подход, закрепленный в праве императорского времени, имеет, наверное, 
более древние корни. Мысль о том, что гражданам, покрывшим себя бесчестием, 
недопустимо доверять оружие, звучит у Ливия (XXXIX.15.13-14) в речи консула 
Постумия, обращенной к народу в связи с делом о Вакханалиях в 186 г. до н. э.: 
«Неужели, квириты, вы полагаете, — говорит он, — что, дав такую клятву, юноши 
смогут служить в вашем войске? Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите 
доверить оружие? Неужели, покрытые позором и бесчестием, они будут отстаивать 
на поле брани честь ваших жен и детей?» (пер. Э.Г. Юнца). По мнению Ж. 
Вандран-Вуайе, в этих пассажах присутствует идея о том, что привилегия военной 
службы закрепляется за гражданами лишь при условии, что они ее достойны по 
своим нравам. Исследовательница полагает, что в русле этой древней традиции 
лежит и более жесткое применение норм Юлиева закона о прелюбодеяниях к 
военнослужащим, связанное со стремлением Августа «морализовать» армию103. С 
точки зрения первого принцепса, репутация римского солдата должна была быть 
если не безукоризненной, то по крайней мере почтенной, поэтому условия приема в 
легионы становились исключительно строгими104, а санкции за аморальные поступки 
— назидательными105. Оценивая это направление военной политики императоров в 
целом, можно говорить об их желании видеть римских легионеров совершенными 
воинами, действительно отборными по своим личным качествам, сознающими 
ответственность за свою высокую миссию106. С другой стороны, для самих солдат 
их безукоризненная репутация (integra fama), заслуженная и сохраненная на 
протяжении всей службы, была необходимым условием получения missio honesta, 
наград и привилегий, полагающихся ветеранам (Cod. Iust. V.65.1).