также риторам, философам, грамматикам и врачам (Dig. 27.1.68)79.
Наличие норм, относящихся к наказанию за отказ от исполнения воинского долга, 
конечно, свидетельствует в первую очередь о распространении среди римских 
граждан нежелания исполнять эту почетную, но рискованную обязанность80. Однако 
эти нормы по своей сути соответствуют базовым принципам гражданско-общинной 
военной организации, а само их наличие и воспроизведение в императорском 
законодательстве подтверждает определенную преемственность в развитии армий 
Республики и принципата с точки зрения принципиальной ориентации не на наемное, 
а на гражданское по составу войско. Еще более интересные корреляции между 
республиканскими традициями и нормативной практикой императорского времени 
обнаруживаются и в такой сфере, как социальные и моральные критерии отбора 
рекрутов.
Античные авторы со всей определенностью указывают на первостепенную значимость 
отбора новобранцев. Вегеций неслучайно именно с этого вопроса начинает свое 
«Краткое изложение военного дела», подчеркивая, что по сравнению с другими 
народами, отличавшимися физической мощью, многочисленностью, хитростью и 
богатством либо теоретическими познаниями, римляне «всегда выигрывали тем, что 
умели искусно выбирать новобранцев, учить их… законам оружия…» (Epit. Пер. С.П. 
Кондратьева). Подробно рассуждая о том, из каких провинций и народов, из каких 
социальных и профессиональных групп предпочтительно набирать солдат, Вегеций 
высказывает убеждение, что в качестве солдат сельские жители однозначно 
предпочтительнее горожан, подверженных соблазнам городской жизни, что в 
древности «один и тот же человек был и воин и земледелец, меняя таким образом 
лишь вид оружия» (I.3).
Здесь эпитоматор явно повторяет очень распространенный в античной литературе 
топос, который в данном контексте заслуживает более подробного анализа.
О том, что земледельческий труд в наибольшей степени способствует воинскому 
мужеству и закалке, писали многие греческие и римские авторы (например, Xen. 
Oecon. IV.2-3; Aristot. Pol. III.3.2, 1278 a; Pseudo-Aristot. Oecon. I.2.3, 
1343b). Общеизвестно мнение Катона Старшего, что именно из земледельцев выходят 
лучшие граждане и наиболее храбрые воины81. По словам Колумеллы (De re rust. 
Praef. 17), «истинные потомки Ромула, проводившие время на охоте и в полевых 
трудах, выделялись физической крепостью; закаленные мирным трудом, они легко 
переносили, когда требовалось, воинскую службу. Деревенский народ всегда 
предпочитали городскому». Дионисий Галикарнасский (Ant. Rom. II.28.1-2), явно 
следуя распространенному мнению, утверждает, что еще Ромул запретил свободным 
гражданам заниматься доходными профессиями и отдал предпочтение только 
земледелию и военному делу, указав, что каждое из этих занятий нуждается в 
другом. Соответствующий образ Ромула как воина-крестьянина, легко меняющего 
плуг на меч и копье, рисует Проперций (IV.10.17-20). Плутарх (Numa. 16) 
замечает, что земледельческий труд, как никакое другое занятие, сохраняет 
воинскую доблесть, необходимую для защиты своего добра, но совершенно 
искореняет воинственность, служащую несправедливости и корысти. Ритор II в. н. 
э. Максим Тирский в двух декламациях, посвященных, соответственно, вопросам о 
том, кто полезнее — солдаты или земледельцы, используя традиционный набор 
топосов и многочисленные реминесценции, в платоновской манере приходит к 
смешанному, среднему решению, что полезнее всего сочетание крестьянина с воином,
 а лучший тип солдата — это солдат-крестьянин, который всегда предпочтительнее 
наемника (XXIV.6 e-f).
Вполне очевидна морализаторская тенденциозность подобного рода суждений. Но 
следует, наверное, согласиться с теми исследователями, которые в подобных 
высказываниях усматривают не одну только голую риторику, но находят, как 
минимум, отклик на идеи официальной пропаганды или актуальные проблемы 
современного момента82: у Проперция это мог быть отклик на реставраторские 
установки политики Августа, а у Максима во второй половине II столетия — на 
проблемы, связанные с развитием локального рекрутирования. Представляется, что 
идеологема «крестьянин-собственник — хороший солдат» лежала в основе 
продолжавшейся и в период Империи практики наделения ветеранов землей в 
качестве praemia agraria. Как отмечает П. Брант, несмотря на решение Августа в 
13 г. до н. э. заменить при отставке земельные наделы денежными выплатами, чего 
солдаты всегда требовали (Dio Cass. LIV.25.5), практика наделения землей 
ветеранов в силу социального консерватизма продолжалась и в период принципата 
военные колонии в провинциях в целом вполне себя оправдывали благодаря усилиям 
тех солдат, которые и после 25-летней службы возвращались на землю и 
становились хорошими хозяевами83. Эту политику можно рассматривать как 
продолжение старой республиканской традиции84. Предоставление ветеранам 
земельных участков продолжалось и после того, как при Адриане прекратилось 
выведение ветеранских колоний85.
Важно отметить, что в качестве хорошего воина мыслился не всякий сельский 
житель, не пролетарий, но достаточно зажиточный крестьянин или вообще 
собственник. Наверное, поэтому у Цицерона вызывали очень резкое неприятие те 
rustici и agrestes homines, которые набирались в легионы во время гражданской 
войны и которых он даже в одном месте именует «скотиной» — pecudes (Phil. VIII.
9; X.22)86. На мотивы предпочтения в качестве воинов состоятельных граждан 
указывает Авл Геллий (XVI.10.11), который, говоря о том, что пролетарии и 
capite censi призывались в войско только в чрезвычайных ситуациях, объясняет 
это тем, что имущество и деньги, которыми обладали воины, являлись своего рода 
залогом, опорой их верности и любви к отечеству. По той же причине и Валерий 
Максим (II.3 pr.; II.31) называет введенный Марием набор в легионы неимущих 
«негодным» (fastidiosum dilectus genus), противопоставляя этому новшеству то