легионов — в противоположность перегринскому статусу солдат auxilia и флота — 
достаточно последовательно акцентировался и в организационно-практическом, и в 
идеологическом плане. Первое касается прежде всего сроков службы, размеров 
жалованья и получаемых при отставке наградных. Надо иметь также в виду, что в 
обычных условиях при поступлении на службу в легион требовалось принесение 
особой клятвы: как показывает папирус, датируемый 92 г., новобранец должен был 
поклясться, что является свободнорожденным римским гражданином и имеет право 
служить в легионе64. Можно обратить внимание на одно любопытное замечание в 
трактате «Об устройстве лагеря» Псевдо-Гигина (вероятнее всего, вторая половина 
II в. н. э.). Говоря о том, что легионы надлежит размещать непосредственно у 
лагерного вала, автор аргументирует это тем, что они, являясь самыми верными из 
провинциальных войск, должны словно стеной из собственных тел удерживать от 
возможного бегства разноплеменные вспомогательные войска65. Как свидетельствуют 
многие факты, упоминаемые в литературных источниках, такие опасения были не 
лишены оснований. Можно вспомнить рассказ Тацита (Agr. 28) о солдатах из 
когорты узипов, набранной в Германии и направленной в Британию, которые, убив 
центурионов, распределенных по манипулам в качестве командиров, захватили 
несколько судов и бежали, проплыв вдоль всего побережья Британии. Легионеры, 
очевидно, нередко с подозрением относились к солдатам вспомогательных войск, 
которых военные власти могли использовать против них в случае мятежа (Tac. Hist.
 I.54.4; Ann. I.36.3). Отмечаются в источниках также факты вражды между 
легионами и вспомогательными частями, как латентной, так и выливающейся в 
открытое противостояние (Tac. Hist. I.64; II.27; 66; 88; Dio Cass. LXXVIII.6.4).
 В то же время для Тацита, например, представляется совершенно очевидным, что 
одним из факторов всевозможных эксцессов в ходе гражданских войн является 
разнородность римской армии, «в которой перемешались граждане, союзники и 
чужеземцы, имеющие различные языки, обычаи, стремления и веру», и в которой 
единодушие достигается лишь в целях грабежей и насилий (Hist. III.33.2; II.37.
4; I.54.4). В речи, которую римский историк вкладывает в уста вождя бриттов 
Калагака, о римском войске говорится, что, набранное из разных народов и 
сплачиваемое удачами, оно распадается при первых же неудачах и в нем всегда 
найдутся те, кто обратит свое оружие против римлян (Tac. Agr. 32).
Об умалении статуса солдат-ауксилариев свидетельствует тот факт, что они 
первоначально не получали императорские донативы (Dio Cass. LIX.2.3)66 и только,
 по-видимому, с середины II в. н. э. стали включаться в круг тех, кому 
полагались денежные дары императора67. Вплоть до III в. солдаты auxilia и флота 
часто исключались из числа тех, кто получал при отставке praemia militiae68. 
Кроме того, не являясь римскими гражданами, ауксилиарии в эпоху Империи не 
имели права быть награжденными dona militaria в индивидуальном порядке69.
Стоит, далее, обратить внимание на тот факт, что новые легионы, формировавшиеся 
в период Империи в тех или иных кризисных ситуациях, набирались преимущественно 
в Италии70, несмотря на то, что со времен Веспасиана все меньше и меньше 
италийцев обруживается среди рядовых легионеров в провинциальных войсках. 
Каковы бы ни были причины сокращения числа италийцев в легионах71, сам факт 
формирования новых легионов именно на территории Италии обусловливался, 
наверное, не только тем, что император, находясь в Риме, мог в чрезвычайной 
ситуации быстрее всего набрать новые войска за счет призыва италийцев72, но и 
сохранением определенных стереотипов мышления, сводящихся к той максиме, что 
легионы суть род войск, предназначенный для римских граждан, которые в силу 
своего статуса подлежат всеобщей воинской повинности и в первую очередь обязаны 
защищать Imperium Romanum.
Действительно, воинская повинность и конскрипция для римских граждан (и в 
первую очередь италийцев) в эпоху Империи никогда не отменялись. Более того, 
вопреки распространенной начиная с Т. Моммзена73 точке зрения, что после реформ 
Мария, исключая период гражданских войн, легионы формировались преимущественно 
из добровольцев, П. Брант убедительно показал, что по крайней мере до II в. н. 
э. конскрипция была гораздо более распространенной, чем принято считать74. 
Окончательное торжество принципа добровольности стало, по его мнению, 
результатом распространения во второй половине II в. локального набора в 
легионы и общего улучшения условий службы благодаря политике Северов75.
Соглашаясь с этим заключением, отметим, что у юриста времен Септимия Севера 
Аррия Менандра вполне однозначно подчеркивается сохранение древней нормы: 
«более тяжким преступлением является уклонение от воинской повинности, чем 
домогательство ее»76. Ибо, подчеркивает он, «уклонявшихся от призыва в 
древности отдавали в рабство как предателей свободы» и лишь с распространением 
добровольного набора в армию отказались от смертной казни. Однако известно, что 
эти суровые меры применялись не только в ранние времена (Varro ap. Non. 28 L; 
Val. Max. VI.3.4; cp. Liv. Per. 14; Cic. Caec. 99)77, но к ним прибегал также 
Август после катастрофы легионов Вара (Dio Cass. LVI.23.2-3; Suet. Aug. 24.1). 
Соответствующим образом карались и попытки избежать военной службы с помощью 
членовредительства, а также попытка отца скрыть своего сына от военной службы78.
 Законное освобождение от военной службы (vacatio militiae), кроме vacatio 
causaria (т. е. по телесной неспособности), могло быть предоставлено в эпоху 
Республики только в случае достижения 50-летнего возраста или совершения 
положенного числа кампаний (iusta, emerita stipendia), а также тем лицам, 
которые занимали жреческие должности (App. B. C. II.150; Dion. Hal. Ant. Rom. 
II.41.3; Plut. Camill. 41.6) или отправляли муниципальные магистратуры (lex 
coloniae Genetivae Iuliae sive Ursonensis — FIRA I2 N 21, lin. 62; 66), либо 
имели какие-то исключительные заслуги перед государством (Cic. Phil. V.19; Liv. 
XXXIX.19.4). По решению Адриана и его преемников эта привилегия предоставлялась