значение17, и даже после того, как армия окончательно сделалась постоянной и 
профессиональной и стала набираться на провинциальном и локальном уровнях, 
легионеры никогда (за исключением отдельных эксцессов) не вели себя как простые 
наемники, несмотря на то, что сама категория гражданства все более и более 
опустошалась в своем реальном политическом содержании18. В новейшей литературе 
все более утверждается мысль, что не только об армии принципата19, но и о 
позднеримской армии IV в. можно говорить как об армии, «осознающей себя 
коллективом граждан» и в соответствии с этим определяющей свои политические 
приоритеты20.
С такого рода оценками можно скорее согласиться, нежели с характеристикой 
солдат императорской армии как простых наемников или ландскнехтов. При этом, 
однако, важно проследить реальную историческую подоплеку и преемственность 
базовых принципов и самой идеологии военной службы в императорском Риме, потому 
что именно их противоречивые проявления в рамках профессиональной армии 
обусловливают принципиальное своеобразие всей военной системы принципата.
Прежде всего, обратим внимание на некоторые специфические моменты, которые 
вообще были характерны для отношения римлян к сфере военной деятельности с 
самых ранних этапов римской истории и в известной степени предопределили 
последующие тенденции в развитии военной системы Рима. Необходимо указать в 
первую очередь на изначальный дуализм военной и гражданской (мирной) сфер в 
раннем Риме. Это строгое разграничение двух возможных состояний римлянина — как 
мирного гражданина (квирита) и как солдата — корреспондирует с известным 
различением сфер действия высшей магистратской власти — imperium militiae и 
imperium domi. Вероятно, здесь обнаруживается не только древнейшее 
функциональное разделение, присущее архаическому социуму21, но и исходный пункт 
формирования тех специфических норм и правил, которые относятся к статусу воина,
 организации войска и военной власти в последующие времена римской истории22. В 
раннем Риме войско (exrcitus) и совокупность мирных граждан (civitas), статусы 
miles и civis резко отделялись друг от друга как во времени и пространстве, так 
и в сакрально-правовом измерении, что для древних римлян, учитывая специфику 
архаического миропонимания, имело первостепенное значение23. В 
сакрально-правовом плане войско рассматривалось в качестве самостоятельного, 
четко отделенного от других социальных групп и сакрализованного образования 
(sacrata militia — Liv. VIII.34.10), подчиненного не гражданскому праву (ius) и 
не просто воинской дисциплине, но тому, что у Тацита в одном месте именуется 
fas disciplinae (Ann. I.19.3), т. е. совокупности сакральных, установленных и 
освященных богами норм и отношений24. Когда после соответствующих приготовлений 
и ритуалов римские граждане пересекали, выступая в военный поход, священную 
границу Рима (pomerium), они превращались в воинов, чья миссия определялась 
правом войны, была связана с насилием, убийствами, кровью, и попадали в иное 
пространство, под покровительство других божеств, лишались части своих 
гражданских прав25. Для возвращения воинов в прежнее мирное состояние 
требовалось проведение соответствующих очистительных обрядов, которые, как и 
сезонные военные празднества, предшествовавшие выступлению в поход, посвящались 
главным образом Марсу26 (а также другим богам, в том числе, вероятно, и 
Янусу27). Все эти обряды, справлявшиеся различными жреческими коллегиями (в 
первую очередь салиями28), могут быть отнесены к так называемым «обрядам 
перехода»29. С характерно римским консерватизмом они сохранялись и в конце 
Респубдики, и в императорское время, оставаясь, очевидно, понятными для 
большинства римлян30, хотя, скорее всего, и приобрели со временем рутинный 
характер31. Можно, например, указать на празднование дня 1-го марта, 
посвященного Марсу Победителю (P. Dur. 54, 19-20). Люстрационный обряд с 
принесением в жертву Марсу свиньи, овцы и быка (suovetavrilia), введенный еще 
Сервием Туллием при проведении первого ценза (Liv. I.44.2; Dionys. Hal. IV.22.
1-2), в эпоху Империи совершался так же, как и в древнейшие времена32. 
Примечательно в этом плане и свидетельство о том, что Марк Аврелий в юности 
входил в коллегию салиев и очень гордился тем, что сумел сам выучить все 
сакральные формулы и жесты (SHA. M. Aur. 4.4).
С точки зрения сакрального права, войско конституировалось как таковое через 
религиозный по своей сути акт принесения воинской присяги (sacramentum 
militiae), который и превращал гражданина в воина, ставя его в особые отношения 
с носителем империя и богами33. Такое понимание воинской присяги сохранялось и 
в эпоху Империи. Соответствующие сакрально-обрядовые установления и 
представления, составлявшие стержень взаимоотношений общины и войска, 
дополненные уже собственно правовыми формулами, устанавливавшими связь воина с 
государством, оказались пролонгированы в новые социально-политические условия 
не только в раннереспубликанское время34, но и гораздо позже. Можно согласиться 
с тем выводом, что древние религиозные традиции, лежащие в основе римской 
концепции военной деятельности, признавались Августом и его преемниками35.
Следует также подчеркнуть, что именно с древнейшими сакрально-правовыми 
принципами, согласно которым войско считалось сакрализованной группой, а воины 
являлись теми, кто «совершает священнодействия»36, связано также категорическое 
запрещение рабам служить в армии37. Данный запрет, относящийся к принципиальным 
основам полисной военной организации, в полной мере сохранял силу и в эпоху 
Империи (хотя в критических ситуациях, как и раньше, было возможно пополнение 
войск рабами и вольноотпущенниками38). Совершенно недвусмысленные формулировки 
на этот счет содержатся в сочинениях правоведов III в.39 Согласно Марциану, 
«рабам возбраняется всякого рода военная служба под страхом смертной казни» 
(Dig. 49.16.11). По словам же Аррия Менандра, если воином становится тот, кому 
это запрещено, это считается тяжким уголовным преступлением и кара за него, как