йна. Римляне либо не вынесут голода, либо должны будут с большой для себя 
опасностью уходить слишком далеко от лагеря. При этом все равно – перебить их 
самих или лишить их обоза, без которого вести войну нельзя. Далее, надо сжечь 
такие города, которые не вполне обеспечены от опасности своим местоположением 
или искусственными укреплениями, чтобы они не были убежищем для галлов, 
уклоняющихся от воинской повинности, и не соблазняли бы римлян вывозить из них 
запасы провианта и добычу. Если бы это показалось тяжелым и огорчительным, то, 
несомненно, гораздо тяжелее увод в рабство детей и жен и истребление их самих – 
а это неизбежная участь побежденных.
15. Предложение Верцингеторига было единодушно одобрено, и в один день было 
сожжено у битуригов более двадцати городов. То же происходит и в остальных 
общинах. Во всех направлениях видно зарево пожаров. Но как все это ни огорчало 
галлов, они утешали себя уверенностью, что теперь победа почти в их руках и они 
скоро вернут потерянное. На общем собрании обсуждался вопрос и об Аварике – 
сжечь ли его или же защищать. Битуриги на коленях молят всех галлов не 
принуждать их своими руками поджигать этот, может быть, самый прекрасный город 
во всей Галлии, красу и опору их общины. Они утверждают, что защитят его 
благодаря его местоположению, так как он почти со всех сторон окружен рекой и 
болотом и доступен только в одном, и то очень узком, месте. Эта просьба была 
уважена. Верцингеториг сначала противился, но потом уступил их мольбам и 
всеобщему сочувствию к ним. Для города были выбраны надежные защитники.
16. Верцингеториг двигался по пятам Цезаря небольшими дневными переходами и в 
конце концов выбрал для лагеря место, защищенное болотами и лесами, в 
шестнадцати милях от Аварика. Там, благодаря регулярно поставленной разведке, 
он ежечасно узнавал о том, что делается в Аварике, и давал соответственные 
указания. Он наблюдал за всеми нашими продовольственными и фуражировочными 
отрядами и, когда они заходили слишком далеко, нападал на них поодиночке и 
причинял им значительный урон, хотя с нашей стороны, насколько это можно было 
предусмотреть, принимались предупредительные меры и экспедиции отправлялись в 
неопределенное время и не по одним и тем же направлениям.
17. Цезарь разбил лагерь у той части города, которая, как указано выше, не была 
окружена рекой и болотами и представляла единственный очень узкий доступ. Здесь 
он начал заготовлять материал для плотины, продвигать крытые галереи и 
устанавливать две башни, ибо окружению валом мешало местоположение. 
Относительно доставки продовольствия он не переставал обращаться с 
убедительными просьбами к боям и эдуям. Но последние мало помогали, потому что 
не обнаруживали ни малейшего усердия, а первые, будучи племенем слабым и малым, 
не располагали большими запасами и то, что имели, скоро съели сами. Таким 
образом, от бедности боев, нерачительности эдуев и пожара усадеб наша армия 
испытывала такие тяжелые продовольственные затруднения, что солдаты в течение 
многих дней не видали хлеба и утоляли свой острый голод лишь мясом скота, 
пригоняемого из отдаленных деревень; однако от них не слыхали ни одного звука, 
недостойного величия римского народа и их прежних побед. Мало того, когда 
Цезарь на осадных работах обращался к отдельным легионам и говорил, что готов 
снять осаду, если им слишком тяжело терпеть нужду, они, все до одного, просили 
его не делать этого: за много лет службы под его командованием они никогда не 
навлекали на себя бесчестия, ниоткуда не уходили, не кончив дела; они сочли бы 
для себя позором оставить начатую осаду: лучше вынести все лишения, чем 
отказаться от поминок в честь тех римских граждан, которые погибли в Кенабе от 
вероломства галлов. То же самое они заявляли Цезарю и через своих центурионов и 
военных трибунов.
18. Когда башни уже приблизились к стене. Цезарь узнал от пленных, что 
Верцингеториг извел весь фураж и поэтому придвинулся ближе к Аварику, причем 
сам он выступил с конницей и легковооруженными пехотинцами, привыкшими 
сражаться среди всадников, – для того чтобы устроить засаду там, куда, по его 
расчетам, наши должны были явиться на следующий день за фуражом. При известии 
об этом Цезарь выступил в полночь в полной тишине и рано утром достиг лагеря 
врагов. Те, скоро узнав через разведчиков о приближении Цезаря, спрятали свои 
повозки и обоз в густой лес, а все свои силы выстроили на высоком и открытом 
месте. Весть об этом заставила Цезаря отдать приказ немедленно убрать поклажу в 
одно место и держать оружие наготове.
19. Это была высота с легким у подошвы подъемом. Ее почти со всех сторон 
окружало чрезвычайно труднопроходимое болото, не шире пятидесяти футов. Галлы 
сломали мосты через него и спокойно держались на возвышенности, уверенные в 
природной крепости своей позиции; при этом они занимали все броды и проходы 
этого болота, разделившись по племенам, в полной готовности напасть со своей 
возвышенной позиции на римлян, если последние, при своей попытке прорваться 
через болото, застрянут в нем. Ввиду близости их расположения можно было бы 
подумать, что они готовы были дать бой при условиях почти одинаковых для обеих 
сторон; но, убеждаясь в действительности как раз в неравенстве этих условий, 
легко можно было понять, что это лишь притворная, хвастливая демонстрация. 
Римские солдаты негодовали на то, что враги не боятся на таком ничтожном 
расстоянии спокойно смотреть на них, и требовали сигнала к бою. Но Цезарь 
разъяснил им, скольких жертв и скольких доблестных жизней должна была бы стоить 
эта победа: как раз потому, что он видит их полную готовность решиться на все 
ради его славы, он был бы повинен в величайшей несправедливости, если бы их 
жизнь была для него не дороже его личных интересов. Утешив этими словами солдат,
 он в тот же день отвел их в лагерь и стал делать дальнейшие приготовления к 
осаде города.
20. Когда Верцингеториг вернулся к своим, то он был обвинен в измене за то, что 
слишком близко продвинулся к римлянам, что ушел со всей конницей, что оставил 
очень большие силы без командования, что после его ухода римляне подошли очень 
скоро с большой выгодой для себя; все это не могло произойти случайно и б