возможности; наконец, он не считал возможным интересоваться такими мелочами 
предпочтительно перед британской экспедицией. Поэтому он потребовал от них 
большого количества заложников и по выдаче их принял этот народ под римское 
покровительство. Ему удалось собрать и сосредоточить в одном месте около 
восьмидесяти грузовых судов, которых, по его мнению, было достаточно для 
перевоза двух легионов, а все находившиеся сверх того, что в его распоряжении, 
военные суда он распределил между квестором, легатами и префектами. Сверх того, 
у него были еще восемнадцать грузовых судов, которые задерживались ветром в 
восьми милях от сборного пункта и не могли достигнуть гавани; они были 
определены им на перевоз конницы. Остальное войско он поручил легатам Кв. 
Титурию Сабину и Л. Аурункулею Котте отвести в области менапиев и те округа 
моринов, от которых у него не было послов, а легату П. Сульпицию Руфу он 
приказал занять гавань с достаточным отрядом.
23. Отдав эти распоряжения, Цезарь дождался удобной для плавания погоды и около 
третьей стражи снялся с якоря; при этом коннице он приказал отправиться к 
дальней гавани, сесть на корабли и следовать за ним. Она, однако, несколько 
запоздала. Сам он достиг с первыми кораблями около четвертого часа дня Британии 
и заметил, что там на всех холмах стоят вооруженные неприятельские отряды. 
Естественные особенности этого пункта таковы, что горы очень близко подходят к 
морю и суживают его; таким образом, с этих высот возможен обстрел всего берега. 
Находя, что высадка здесь совершенно неудобна. Цезарь простоял до девятого часа 
на якоре в ожидании подхода остальных кораблей. Тем временем он созвал легатов 
и военных трибунов, познакомил их со сведениями, полученными от Волусена, и со 
своими собственными намерениями и предупредил, что они должны все выполнять по 
первому его мановению и вовремя, как это вообще требуют правила войны, особенно 
же на море, где все быстро меняется. Едва Цезарь отпустил их, как начался 
благоприятный ветер и прилив. Тогда он дал сигнал и приказал сняться с якоря. 
Пройдя затем отсюда около семи миль, он пристал к открытому и плоскому берегу.
24. Но варвары поняли намерения римлян. Они выслали вперед конницу и боевые 
колесницы, употребляемые ими почти во всех сражениях, сами с остальными силами 
последовали за ними и начали мешать нашей высадке. Она представляла много 
больших затруднений: наши корабли по своим размерам могли держаться на якоре 
только на глубоких местах; солдаты же, не знавшие местности, с несвободными 
руками и обремененные сложным вооружением, должны были единовременно спрыгивать 
с кораблей, стараться стать твердой ногой в воде и сражаться с врагами, в то 
время как последние или оставались на сухом месте, или лишь немного входили в 
воду и при отличном знакомстве с местностью и полной свободе движения храбро 
стреляли в наших и налетали на своих хорошо обученных конях.
Все это приводило наших в полное замешательство, и за отсутствием опытности в 
подобного рода боях они не проявляли в этой борьбе той бодрости и рвения, 
которые были им свойственны в сухопутных сражениях.
25. Заметив это, Цезарь приказал отвести в сторону от грузовых судов военные 
(которые и по своему виду были очень необычными для варваров, и по 
быстроходности более подходили для подобных операций), дать им быстрый ход на 
веслах, поставить против незащищенного фланга врагов и на этой позиции отбивать 
и оттеснять их пращами, стрелами и метательными снарядами. Это распоряжение 
оказалось для наших очень полезным: самый вид кораблей, движение весел и 
непривычное действие метательных машин – все это произвело на варваров сильное 
впечатление; они остановились и несколько подались назад. Но наши солдаты все 
еще колебались, особенно вследствие глубины моря. Тогда орлоносец 9-го легиона 
обратился с мольбой к богам, чтобы его поступок принес счастье легиону, и 
сказал солдатам: прыгайте, солдаты, если не хотите предать орла врагам; а я во 
всяком случае исполню свой долг перед республикой и императором. С этим громким 
призывом он бросился с корабля и пошел с орлом на врагов. Тогда наши ободрили 
друг друга и, чтобы не навлекать на себя великого позора, все до одного 
спрыгнули с корабля; когда это заметили солдаты, находившиеся на ближайших 
кораблях, они также последовали этому примеру и двинулись на врага.
26. Обе стороны сражались ожесточенно. Но наши были в большом замешательстве, 
так как не могли ни держать строя, ни стать твердой ногой, ни собираться у 
своих знамен; люди, сходившие каждый с разных кораблей, приставали к первым 
попавшимся частям. Наоборот, враги, которым были известны все мели, нападали, 
пустив в галоп коней, на наших каждый раз, как замечали с берега, что наши 
поодиночке оставляли корабли и первое время были в затруднении; при этом они в 
большом количестве окружали немногих, а другие обстреливали всю нашу линию на 
ее незащищенном фланге. Заметив это, Цезарь приказал посадить солдат на шлюпки 
военных кораблей, а также на разведочные суда и стал посылать подкрепления туда,
 где наших теснили. Но как только наши стали твердой ногой на сушу и к ним 
присоединились все другие их товарищи, они атаковали врагов и обратили их в 
бегство. Впрочем, они не могли слишком далеко их преследовать, так как конница 
не была в состоянии держаться намеченного курса и достигнуть острова. Только 
этого недоставало до полной удачи, до сих пор всегда сопутствовавшей Цезарю.
27. Как только разбитые враги после своего бегства пришли в себя, они тут же 
отправили к Цезарю послов с просьбой о мире и с обещанием дать заложников и 
исполнить все его требования. Вместе с этими послами вернулся к Цезарю атребат 
Коммий, который, как я выше указал, был им послан вперед в Британию. Когда он 
сошел с корабля и уже отправился к ним, чтобы в качестве уполномоченного 
сообщить им поручение Цезаря, они схватили его и заключили в оковы. Теперь, 
после сражения, они отпустили его назад. В своих просьбах о мире они сваливали 
вину на народную массу и просили извинения за свою необдуманность. Цезарь 
выразил им свое возмущение тем, что сначала они по собственному почину 
отправили к нему на материк послов для ходатайства о мире, а затем без причи