рые переправились на другой берег 
Мосы за фуражом, еще не вернулись; тем не менее, как только они заметили наших 
всадников, они напали на них и быстро привели в замешательство: дело в том, что 
послы неприятелей незадолго до того ушли от Цезаря и просили перемирия именно 
на этот день; вот почему наши всадники не опасались никакого нападения. Когда 
они стали сопротивляться, те, по своему обыкновению, спешились и, подкалывая 
наших лошадей, многих из наших сбили с них, а остальных обратили в бегство и 
гнали в такой панике, что те перестали бежать только при появлении головного 
отряда нашей пехоты. В этом сражении было убито из наших всадников семьдесят 
четыре человека, в том числе храбрый и очень знатный аквитанец Писон, дед 
которого был некогда царем своего народа и получил от нашего сената титул друга.
 Поспешив на помощь к своему брату, которого окружили враги, он выручил его, но 
сам был сбит со своего раненого коня; тем не менее, пока был в состоянии, очень 
храбро защищался; наконец, окруженный врагами, он пал от ран. Когда его брат, 
бывший уже вне линии боя, издали заметил это, он во весь опор бросился на 
врагов и также был убит.
13. После этого сражения Цезарь считал уже совершенно недопустимым выслушивать 
послов и принимать какие-либо предложения от людей, которые сначала лживо и 
коварно просили мира, а затем сами, без всякого повода, открыли военные 
действия; а ждать усиления неприятельского войска и возвращения конницы он 
признавал верхом безумия. Зная, далее, галльское непостоянство, он видел, как 
уже много выиграли в их глазах враги только одним этим сражением: разумеется, 
им нельзя было давать ни одной минуты на принятие каких-либо решений. После 
таких соображений он сообщил легатам и квестору свое решение не терять ни 
одного удобного дня для сражения. Но тут весьма кстати случилось, что на 
следующий день к Цезарю в лагерь явились в большом количестве – столь же 
вероломно и лицемерно – германцы вместе со своими князьями и старейшинами будто 
бы для извинения в том, что накануне их люди завязали сражение вопреки 
соглашению и их собственной просьбе, а также для того, чтобы по возможности 
обманно выпросить себе новую отсрочку. Цезарь был очень рад, что они попались 
ему в руки, и приказал их задержать; сам же выступил со всем своим войском из 
лагеря, а коннице приказал идти в арьергарде, так как полагал, что она все еще 
находится в страхе от вчерашнего сражения.
14. Построив войско в три линии, он быстро прошел восемь миль и достиг 
неприятельского лагеря, прежде чем германцы успели понять в чем дело. Их все 
сразу ошеломило: быстрота нашего наступления, отсутствие своих и невозможность, 
за недостатком времени, посоветоваться друг с другом и взяться за оружие; в 
смятении они не знали, что лучше – вывести ли войско против неприятеля, 
защищать ли лагерь или спасаться бегством. Покамест они обнаруживали свой страх 
шумом и беспорядочной беготней, наши солдаты, раздраженные их вчерашним 
вероломством, ворвались в лагерь. Здесь те из них, которые успели быстро 
схватиться за оружие, некоторое время сопротивлялись и завязали сражение между 
обозными телегами. Но вся остальная масса, состоявшая из женщин и детей (они 
оставили родину и перешли через Рейн всем народом), бросилась бежать 
врассыпную; в погоню за ними Цезарь послал конницу.
15. Когда германцы услыхали у себя в тылу крик и увидали избиение своих, то они 
побросали оружие, оставили знамена и кинулись из лагеря; но, добежав вплоть до 
того места, где Моса сливается с Рейном, должны были отказаться от дальнейшего 
бегства: очень многие из них были перебиты, уцелевшие бросились в воду и 
погибли, не справившись ни с своим страхом и утомлением, ни с силой течения. 
Наши все до одного, за исключением весьма немногих раненых, благополучно 
вернулись в лагерь, избавившись от очень опасной войны, так как число 
неприятелей доходило до четырехсот тридцати тысяч человек. Тем, которые были 
задержаны в лагере, Цезарь разрешил удалиться, но они, из боязни подвергнуться 
мучительной казни со стороны галлов, земли которых были ими разорены, заявили, 
что желают остаться у него. Тогда Цезарь даровал им свободу.
16. По окончании войны с германцами Цезарь по многим причинам счел необходимым 
переправиться через Рейн. Важнейшей из них было его желание внушить германцам, 
которые очень легко склоняются к переходу в Галлию, страх за их собственные 
владения и показать им, что у римской армии хватит силы и решимости перейти 
через Рейн. К тому же часть конницы усипетов и тенктеров, которая, как я выше 
упоминал, перешла через Мосу за добычей и за провиантом и не участвовала в бою, 
после поражения своих укрылась за Рейном в стране сугамбров и соединилась с 
ними. Когда Цезарь послал к ним гонцов с требованием выдачи ему тех германцев, 
которые напали на него и на Галлию, они ему отвечали: власть римского народа 
кончается рекой Рейном. Если Цезарь считает несправедливым переход германцев 
против его воли в Галлию, почему же он желает присвоить себе права и господство 
над какими бы то ни было землями за Рейном? Наконец, убии, которые одни из 
зарейнских народов отправили к Цезарю послов, заключили с ним дружественный 
договор и дали заложников, теперь настойчиво просили помочь им против 
притеснений со стороны свебов: если же по соображениям политическим он этого 
сделать не может, то пусть он переправит свое войско через Рейн: это будет для 
них достаточной поддержкой и, кстати, гарантией на будущее время. Поражением 
Ариовиста и этим недавним сражением, говорили они, войско это стяжало себе 
такое имя и славу даже у самых отдаленных германских народностей, что уже самая 
идея дружбы с римским народом может вполне их обезопасить. Вместе с тем они 
обещали большое число кораблей для переправы войска.
17. По указанным причинам Цезарь решил переправиться через Рейн. Но переправу 
на судах он считал не вполне безопасной и не соответствующей его личной чести и 
достоинству римского народа. Хотя работы по постройке моста представлялись 
чрезвычайно трудными вследствие ширины, глубины и быстроты течения этой реки, 
он тверд