женных военных кораблей 
он отправил под командой Рабирия Постума (6) назад в Сицилию, чтобы привезти 
оттуда вторую партию продовольствия; а
(7) послал с десятью военными кораблями на поиски остальных заблудившихся 
грузовых кораблей, а также для охраны моря от неприятелей. Равным образом он 
приказал претору Г. Саллюстию Криспу (8) идти с частью эскадры к острову 
Керкине, который занимали противники и на котором, по доходившим до него слухам,
 было много хлеба. Эти приказы и указания он давал каждому отдельному командиру 
в категорической форме, чтобы они действительно могли быть исполненными и чтобы 
не оставалось места для каких-либо извинений, проволочек или уверток. А сам он 
тем временем, узнав от перебежчиков и местных жителей о положении дела у 
Сципиона и других своих противников и, между прочим, о том, что Сципион 
содержал царскую конницу на средства провинции, удивлялся величайшему безумию 
этих людей, которые, вместо того чтобы жить в безопасности и в обладании своим 
имуществом на родине вместе с своими согражданами, предпочитают быть данниками 
царя.
9. На четвертый день до январских Нон Цезарь снялся с лагеря. Оставив в Лептисе 
гарнизон из шести когорт под начальством Г. Сасерны, он сам возвратился с 
остальными силами в Руспину, из которой прибыл накануне. Там он оставил весь 
войсковой багаж, а сам с отрядом без поклажи отправился по крестьянским дворам 
за хлебом, приказав горожанам послать вслед за ним все повозки и обозных 
животных. Найдя большое количество хлеба, он вернулся в Руспину. Я думаю, он 
занял этот город с той целью, чтобы не оставлять у себя в тылу приморских 
городов без охраны, но чтобы, наоборот, прикрывать их сильными гарнизонами и 
обеспечить для своих кораблей надежное убежище.
10. Поэтому он оставил там П. Сасерну, брата Гая, которого он назначил 
комендантом ближайшего города Лептиса, с одним легионом, приказав ему свезти в 
город как можно больше дерева, а сам выступил с семью когортами из легионов 
ветеранов, участвовавших в морских операциях под начальством Сульпиция и 
Ватиния, и, прибыв к гавани, находившейся в двух милях от города, под вечер сел 
с этим отрядом на корабли. В армии не знали и недоумевали, что обозначает этот 
замысел полководца, и потому всех волновали страх и печаль. Как они видели, был 
выгружен, и то не целиком, лишь небольшой отряд, притом состоящий из 
новобранцев: таким образом, они высажены в Африке против больших боевых сил, 
вдобавок коварного народа, и против бесчисленной конницы. Поэтому они не 
усматривали в настоящем положении дела никакого для себя утешения, равно как и 
не находили никакой моральной поддержки друг у друга, если не считать выражения 
лица полководца, его бодрости и удивительной веселости: он выказывал дух 
высокий и отважный. В этом люди находили себе успокоение и надеялись, что 
знание и ум их предводителя помогут им преодолеть все трудности.
11. Проведя одну ночь на кораблях, Цезарь уже на заре собирался двинуться 
дальше, как вдруг сбившаяся с пути часть кораблей, за которую он особенно 
боялся, подошла сюда же. Узнав об этом, Цезарь приказал всем немедленно сойти с 
кораблей и поджидать на берегу в полном вооружении подхода остальных солдат. 
Суда были тотчас же введены в гавань, и, таким образом, увеличились его пешие и 
конные силы. Тогда Цезарь снова вернулся к городу Руспине и, разбив там лагерь, 
сам отправился с тридцатью когортами налегке за хлебом. Вот тогда и стали 
понятными намерения Цезаря — именно то, что он хотел тайно от неприятелей 
прийти со своей эскадрой на помощь сбившимся с пути грузовым кораблям, чтобы 
они нечаянно не наткнулись на флот противников; равным образом он хотел скрыть 
это и от тех своих солдат, которые были оставлены для охраны, чтобы они не 
пугались и не падали духом ввиду собственной малочисленности и численного 
превосходства неприятелей.
12. Тем временем, когда Цезарь уже продвинулся от лагеря приблизительно на три 
мили, его конные разведчики и разъезды дали ему знать, что невдалеке замечено 
неприятельское войско. И действительно, вслед за этой вестью стала показываться 
масса пыли. Тогда Цезарь отдал приказ спешно вызвать всю конницу, которой у 
него в данный момент было немного, и стрелков, вышедших с ним из лагеря также в 
малом количестве; когортам же он приказал медленно идти за ним в полном порядке,
 а сам отправился вперед с немногими вооруженными. И когда издали уже можно 
было разглядеть неприятелей, он приказал солдатам на ровном поле надеть шлемы и 
готовиться к бою. Общее число их было: тридцать когорт, четыреста всадников, 
пятьсот пятьдесят стрелков.
13. Тем временем неприятели, во главе которых стояли Лабиэн (9) и Тиберий 
Пацидей, выстроили прямую, очень густую боевую линию необыкновенной длины, и 
притом не из пехоты, но из конницы. Между всадниками они поставили 
легковооруженных нумидийцев и пеших стрелков, и при этом так густо, что 
цезарианцы издали приняли этот фронт за исключительно пехотный. Правый и левый 
фланги были подкреплены большими конными силами. Тем временем Цезарь построил 
(в длину) простую линию, насколько это позволяла малочисленность его отряда; 
стрелков он поставил впереди линии, а конницу — на правом и на левом флангах, 
приказав ей позаботиться о том, чтобы не быть обойденной многочисленной 
конницей неприятеля: ибо он думал, что при таком построении войска ему придется 
сражаться с пехотными частями.
14. Обе стороны выжидали, кто начнет бой, но Цезарь не трогался с места, 
понимая, что, ввиду малочисленности своего отряда, ему приходится бороться с 
огромным множеством врагов не столько храбростью, сколько хитростью. В это 
время неприятельская конница вдруг стала развертываться, распространяться в 
ширину, занимать холмы, принуждать к развертыванию и ослаблению конницу Цезаря 
и вместе с тем готовиться к обходу. Конница Цезаря с трудом держалась против 
такой массы. Когда тем временем центры обеих армий сделали попытку пойти друг 
на друга в атаку, внезапно вместе с всадниками выскочили из густых эскадронов 
легковооруженные нумидийские пехотинцы и начали метать дротики в нашу легионную 
пехоту. Каждый раз, когда при этом их ата