али 
лестницы и башни; взялись за дело все сразу, защищаясь камнями, стрелами и 
свинцовыми ядрами, с полным пренебрежением к смерти. И то же самое происходило 
во многих частях войска. После того как они...27, все силы врагов были 
ослаблены, тем более, что они должны были разделиться на много частей.
37. После того как кое-где на стену были наброшены дощатые мосты, воины Луция с 
большой отвагой и с большой для себя опасностью сражались на мостах под косым 
обстрелом стрел и дротиков. Все же они прорвались: несколько человек вскочили 
на стену, за ними стали следовать другие; и, может быть, они в своей решимости 
отчаяния и достигли бы чего-нибудь, если бы, узнав, что таких орудий у них 
немного, лучшие и еще не утомленные из находившихся в резерве воинов Цезаря не 
подоспели на смену утомленным. Сразу они сбросили солдат Луция со стены, 
изломали их сооружения, и, уже оказавшись наверху, стали с презрением 
обстреливать их; у них к этому времени и оружие и они сами все были изрублены, 
так что уже и голос стал им изменять, но все же оставалось то же рвение. Когда 
враги стали сбрасывать трупы убитых на стене, снимая с них доспехи, они не 
могли вынести такого надругательства; подавленные этим зрелищем, не зная, что 
им делать, они на короткое время остановились, как останавливаются для отдыха 
борцы во время гимнастических состязаний. Под влиянием жалости к ним Луций 
звуком трубы возвестил отступление. Но когда воины Цезаря обрадовались этому и 
стали греметь оружием, как во время победы, солдаты Луция вновь схватили 
лестницы — башен у них больше уже не было — и с отчаянием понесли их к стенам, 
чем, однако, не причинили врагам никакого ущерба: дальнейшего вреда они уже 
вообще не могли причинить врагу. Обежав их всех, Луций просил их более не 
рисковать жизнью и, несмотря на их жалобы, против их воли отвел их назад.
38. Так окончился носивший самый ожесточенный характер бой у стены. Чтобы враги 
не отважились вновь повторить натиск на стену, Цезарь поставил у нее войско, во 
время предшествующих событий находившееся в резерве, и приказал солдатам по 
сигналу трубы вскакивать на стену в различных ее местах. Они вскакивали туда 
беспрерывно, хотя никто их к этому не понуждал, чтобы и самим в этом 
поупражняться и на врагов навести страх. Отчаяние охватило войско Луция, и, как 
это постоянно
329 
бывает в таких случаях, стоявшие на страже недостаточно бдительно несли караул; 
а в результате этой небрежности многие перебежали к неприятелю; среди них были 
не одни только простые воины, но также и некоторые из начальников. Под влиянием 
жалости к массе гибнущих людей Луций стал уже склоняться к примирению, но до 
поры до времени выжидал, так как некоторые из врагов Цезаря боялись за свою 
участь. Когда же все убедились, что Цезарь милостиво встречает перебежчиков, и 
стремление к миру у всех еще усилилось, Луция охватил страх, что он будет выдан 
врагам, если будет возражать против мира.
39. Когда были предприняты кое-какие шаги к этому и уже мелькала надежда на мир,
 Луций созвал войско и сказал ему следующее: «У меня было стремление вернуть 
государственный строй ваших отцов, воины, когда я видел, что власть триумвиров 
превратилась в тиранию, не окончившуюся тогда, когда, со смертью Кассия и Брута,
 исчезло обстоятельство, выставлявшееся как повод к учреждению этой власти. 
Когда Лепид был лишен принадлежавшей ему части этой власти, а Антоний был занят 
собором денег в отдельных странах, Цезарь один стал делать все по своему 
усмотрению, законы же отцов стали для римлян только смешной фикцией. Задумав 
заменить это состояние прежней свободой и демократией, я требовал, чтобы после 
раздачи наград за победу единовластие прекратилось. Когда я не смог ничего 
добиться убеждениями, я попытался принудить к этому авторитетом своей власти. 
Тогда Цезарь оклеветал меня перед войском, будто из жалости к земледельцам я 
препятствую раздаче земель. Об этой клевете я очень долго ничего не знал; но 
даже и узнав, я не верил, что ей кто-либо поверит, так как видел, что назначено 
много устроителей колоний для распределения между вами участков. Однако 
некоторых убедила эта демагогия, и они перешли к Цезарю для войны с нами, как 
они думают; с течением времени они узнают, что пошли в поход против себя самих. 
Вам же я заявляю, что вы избрали лучший путь и выносили испытания выше сил, но 
что мы побеждены не врагами, а голодом, а жертву которому нас покинули даже и 
наши полководцы. Что касается меня, то для меня было бы прекрасным бороться за 
родину до последнего издыхания, ибо прекрасную славу создала бы для меня в 
народной молве и смерть. Но я не решаюсь на это из-за вас, судьбу которых я 
ставлю выше собственной славы. Итак, я от-
330 
правлю послов к нашему победителю и буду просить его поступить за всех вас со 
мной одним так, как он захочет, а вам дать прощение; ведь вы — его сограждане, 
раньше вы были его солдатами, не сделали ничего преступного и теперь в войне 
участвовали в силу достойной причины и побеждены были скорее голодом, чем самой 
войной».
40. Так сказал Луций и тотчас же послал троих воинов, избрав их из числа самых 
выдающихся. Вся толпа солдат подняла вополь — одни из-за себя самих, другие 
боясь за полководца, который был в их глазах исполнен самых лучших намерений и 
самых демократических взглядов, но побежден крайними обстоятельствами. Три 
посла, явившись к Цезарю, стали ему напоминать об общей родине обоих войск, об 
общих их походах, о дружбе между собою знатных мужей, о доблести предков, не 
доводивших свои несогласия до такой непримиримости; приводили и другие подобные 
этому подходящие убедительные доводы. Цезарь, зная, что из врагов одни еще 
совсем неопытны в военном деле, другие — переселенцы — являются, напротив, 
опытными ветеранами, сказал с хитрым расчетом, что он дает прощение тем, кто 
воевал вместе с Антонием: о